Здесь-то и закатилась звезда Дая. Бизнес Лю устоял под многочисленными ударами госмонополий, а вот Дай очутился за решеткой, когда с подачи центрального правительства вспыхнул скандал. Различие в судьбах двух предпринимателей объясняется просто. Лю сумел обойти подводные рифы противостояния, а Дай на эти рифы налетел, когда политические ветры в Пекине начали дуть поперек его курса.
Замысел Дая стать крупным игроком в черной металлургии Китая имел соавторов: партийных начальников в Чанчжоу, промышленном городе на реке Янцзы в провинции Цзянсу. В ту пору 41-летний Дай владел небольшим металлургическим заводом и мечтал развить бизнес так, чтобы можно было выстроить даже доменную печь. Предложение, с которым он обратился к городской верхушке в 2002 г., нашло позитивный отклик. Чанчжоу ревниво сравнивал себя с двумя более успешными городами-соперниками, Сучжоу и Уси, расположенными по соседству. «Власти Чанчжоу заявили: мы просто обязаны ухватиться за этот шанс, — говорит Чжоу Цижэнь, видный экономист при Пекинском университете. — Бизнес-решение было достаточно простым. Даю требовалась поддержка местных властей, земля и кредиты, в то время как перед муниципалитетом стояла задача заручиться одобрением центра. Власти сказали Даю: «Не волнуйся. Мы все устроим»».
Даже по меркам эпохи баронов-разбойников, тебэньский проект был весьма амбициозным. Новый комбинат Дая обладал бы мощностью 8,4 миллиона тонн, что составляет две трети объема выпуска стали в Великобритании в 2008 г. — хотя в случае Китая этот показатель не достигает и 5 %. Любые металлургические проекты стоимостью выше 50 миллионов долларов полагается согласовывать с Пекином. Чтобы обойти это препятствие, чанчжоусцы попросту разбили 1,28-миллиардный проект на двадцать два индивидуальных бизнес-кусочка и каждый из них утвердили самостоятельно. Поучаствовать согласились и местные филиалы крупных национальных банков, обеспечив кредитами до 40 % стартового капитала. В середине 2003 г. Дай начал строительство.
Если бы проект был запущен на один-два года раньше, не исключено, что Даю и властям Чанчжоу все сошло бы с рук. Увы, к началу 2004 г. в Пекине стали раздаваться тревожные звонки; экономика показывала все признаки серьезного перегрева. Особо пристальное внимание было уделено тяжелой промышленности: отрасль потребляла слишком много энергии, что вело к повышению цен на потребительские товары; выбрасывала слишком много загрязнителей, в том числе и парниковые газы; и к тому же в ней было задействовано слишком мало рабочих рук, несмотря на колоссальный объем капвложений в основные фонды. Пекин решил, что пора подать отчетливый сигнал — «убивая курицу, запугивать обезьян», как гласит китайская поговорка,
[14]
— дескать, пришло время приструнить инвестиционный ажиотаж. Подавляющая часть новых производственных мощностей вводилась в эксплуатацию на государственных металлургических заводах, которые расширялись как одержимые, но ни один из них не был столь выгодной политической мишенью, как тебэньский комбинат.
Вскоре государство всей своей мощью обрушилось на проект. Строительство заморозили в марте 2004 по приказу центра, а еще через месяц Пекин учинил над Тебэнем образцово-показательную расправу. Комбинат Дая обсудили на специально созванном заседании Государственного совета. Его постановление, опубликованное в официальной печати, пестрит суровыми формулировками вроде «незаконные и преступные действия» или «вопиющие нарушения», допущенные местными властями и банками. Даже кроткий премьер Вэнь Цзябао, который редко шел на открытую конфронтацию, показал политический кулак, подражая своему предшественнику Чжу Жунцзи. Вэнь направил в Чанчжоу следственные бригады аж из девяти центральных ведомств, чтобы те как следует порылись в бухгалтерских книгах Тебэня. Пекин ни секунды не сомневался, что его сыщики откопают золотую жилу из преступлений, как оно всегда и бывает. На горизонте замаячил грандиозный судебный процесс.
За минувшие годы тебэньское дело обернулось подлинным фарсом. Пекинские дознаватели пришли к выводу, что главнейший проступок муниципальных властей — разбивка проекта на двадцать два самостоятельных кусочка. Несколько относительно невысоких чиновников слетели с должности, секретарь горкома получил строгий выговор. Но за решетку сел только Дай. К тому моменту, как его дело попало в суд (а это произошло лишь через два года), выяснилось, что не было никакой подтасованной бухотчетности или мошеннических займов. И закона, запрещающего строительство больших металлургических комбинатов, тоже не было. Все ограничения накладывались лишь партией, которая затем снимала нерадивых чиновников с работы. В итоге Дая обвинили в оформлении фальшивых инвойсов, позволявших частично вернуть налоговые выплаты: практика, широко распространенная в Китае.
Чанчжоу, обиженный на Пекин за навязанную роль козла отпущения, почувствовал шаткость позиции центра, коль скоро следователи не смогли выявить действительно серьезных нарушений. В марте 2006 г. Дай в суде дерзко заявил, что невиновен, хотя обычно в подобных случаях китайские истцы признают свою вину, ибо это единственный способ смягчить потенциально суровое наказание. Поразительно, однако, другое: чанчжоуский суд (находящийся под контролем горкома) присоединился к Даю, показывая нос Пекину. Четыре года судьи отказывались выносить вердикт по этому делу. Защитник Дая, пекинский адвокат Цянь Леян, всплескивал руками от отчаянья. «Очень редкий случай, — сказал он мне в конце 2008 г. — Уж мы давили-давили на суд, но теперь, похоже, придется сдаться». Цянь понимал, что рассчитывать на полное оправдание бессмысленно, поскольку в этом случае центральным и местным властям придется выплачивать компенсацию за необоснованную задержку строительства и замораживание активов предприятия. «Возникла бы целая куча проблем», — сказал Цянь. Однако отсутствие хоть какого-нибудь вердикта само по себе было политическим заявлением города о своем негодовании: ведь Пекин наложил вето на серьезный проект, имеющий огромное значение для местного развития.
В середине 2009 г., пока Дай сидел под домашним арестом, суд вынес вердикт о виновности в малосущественных нарушениях. Постановление суда подчеркнуло низкую результативность кампании, развязанной Пекином против комбината. За период 2001–2004 гг общенациональный объем выпуска стали удвоился и достиг 280 миллионов тонн. К 2008 г., непосредственно перед глобальным кредитным кризисом и обвалом китайского рынка недвижимости, объем продукции черной металлургии перевалил за 500 миллионов тонн, что превышает совокупный выпуск семерки государств — крупнейших производителей стали, вместе взятых. К середине 2009 ежегодный объем выплавляемой стали составлял порядка 550 миллионов тонн, так что политическое уничтожение тебэньского комбината практически не повлияло на экономику. «Что же заставило девять центральных ведомств навести тяжелую артиллерию на малоизвестную частную компанию? — писал экономист Чжоу Цижэнь в газетной заметке, обсуждавшей судебный процесс в 2006 г. — Вполне естественно, что крупные госкомпании организуют громадные проекты. Но когда такими вещами занимаются частные предприятия, особенно в случае прямой конкуренции с государством, на них со всех сторон обрушиваются неприятности».
