Следователь. Из камеры в красный уголок по одному заводили?
Токарев. Только по одному.
Следователь. Сколько человек опросили при вас?
Токарев. Я одного парнишку только спросил: „Сколько тебе лет?“ „Восемнадцать“. „Где служил?“ „В погранвойсках“. „Кем работал?“ „Телефонистом“. „Сколько проработал?“ „Шесть месяцев“. Он, по-моему, без головного убора зашёл и улыбался так… мальчишка, совсем мальчишка!»
Ладно, допустим, внутренняя тюрьма в Калинине была так велика, что ей понадобился собственный красный уголок — в конце концов, он мог по совместительству служить комнатой отдыха для надзирателей. Но откуда взялся восемнадцатилетний телеграфист, если в польскую армию призывали с двадцати одного года?
А ведь где-то мы уже слышали этот пассаж о восемнадцатилетних… точно!
«Вообще нам нужно чаще говорить о 17–18-летних прапорщиках, которые перед расстрелом ещё просили разрешить послать домой письмо, и т. д., т. к. это действует особенно потрясающе».
Это — директивы доктора Геббельса по катынскому делу.
«…Потом, когда удостоверялись, что это тот человек, который должен быть расстрелян, тут же надевали на него наручники и вели в камеру, где производился расстрел. Стены её были тоже обшиты звукопоглощающим материалом…»
А Блохин, который присутствовал и при опросе, и при расстреле, тоже курсировал по коридору, как автозак по Калинину: взад-вперёд, взад-вперёд… Надо бы спросить у калининских краеведов, не водилось ли в здании мединститута, в который впоследствии переоборудовали УНКВД, привидения в кожаном фартуке, кепке и крагах…
«Следователь. Камера смерти как была оборудована?
Токарев. Небольшая комната. Даже меньше этой („эта“, где проводился допрос — на глазок около 20 кв. метров. — Авт.)».
Да-да… вот только уже после нескольких десятков пистолетных выстрелов тюремная камера превратится в газовую, в которой вполне успешно задохнутся как приговорённые, так и палачи. Так что можно уже и не стрелять, и не заботиться о ликвидации свидетелей.
«Следователь. Совершенно пустое помещение?
Токарев. Нары были.
Следователь. Почему нары?
Токарев. Для спанья. Нары, коек не было. А из неё, из этой камеры, был выход во двор. Туда вытаскивались трупы, грузились на машину…»
Тюремная камера с запасным выходом во двор — это тоже калининское ноу-хау. До сих пор о таких чудесах слышать не приходилось. Равно как и вообще о тюрьмах, непосредственно, без внутренних решёток сообщающихся с улицей. Зато это решает проблему вентиляции расстрельно-газовой камеры… Хотя как сказать! Любой, кто хоть раз имел дело с открытым долгое время газовым краном, отлично знает, что даже регулярно закрывая и открывая дверь, комнату не проветришь, если не перекрыть газ… В нашем случае — если не прекратить стрельбу. А прекращать её нельзя, 250 выстрелов — еженощная норма…
Авторы исследования «Тайны Катыни» сами прошли с хронометром в руках указанный Токаревым путь от общей камеры, где будто бы содержали поляков, до выхода во двор и выяснили, что он занимает не менее четырёх минут, а стало быть, за час могли расстрелять не более 15 человек — это если действовать быстро, чётко, не отдыхать ни минуты и не иметь проблем ни с одним из приговорённых. Стало быть, за ночь — человек 100–120. А остальные?
Впрочем, на самом деле с этой тюрьмой Управления НКВД всё ещё непонятнее. В 1996 году во время поездки в Тверь Сергей Стрыгин осмотрел подвал здания медицинской академии, расположенной в том доме, где до войны помещалось управление.
«Согласно общепринятой версии, в подвалах УНКВД в 1930-е годы расстреливали приговорённых к расстрелу в Калинине людей, а в апреле — мае 1940 г. расстреляли 6311 военнопленных из Осташковского лагеря. Однако визуальный осмотр подвальных помещений и измерение рулеткой их размеров заставляют усомниться в правдоподобности этой версии.
В подвале этого здания, несмотря на внушительные общие размеры, лишь четыре изолированных помещения по 34 кв. метра можно использовать под общие камеры для содержания заключённых (остальные помещения в подвале либо слишком маленькие для общих камер, либо представляют из себя участки коридора с 2–3 выходами в разные стороны или дверями в смежные помещения и коридоры)…
Важной деталью является то обстоятельство, что в настоящее время во все четыре изолированных помещения ведут обычные деревянные двери с обыкновенными (не усиленными) деревянными дверными коробками. При визуальном осмотре входных проёмов в эти четыре помещения не удалось обнаружить следов установки там в прошлом металлических дверей или же признаков наличия в прошлом усиленных дверных коробок».
Поскольку тюремная камера с дверью, которую можно вышибить простым пинком, — нонсенс, то возникает вопрос: а существовала ли вообще в Калининском УНКВД внутренняя тюрьма, и если да — то где она располагалась и что собой представляла? Может быть, и вовсе кусок коридора с пятью клетушками?
Но и это ещё не всё, что узнал Стрыгин в Калинине.
«Кроме того, архитектурные особенности здания Калининского УНКВД не позволяли в 1930–40 годы обеспечивать скрытность операции по расстрелу в нём большого числа людей. Учебные корпуса, спортзал и столовая, ныне загораживающие внутренний двор, были построены… лишь в 1970–80 годы, а в предвоенные годы внутренний двор УНКВД практически полностью просматривался с верхних этажей окружающих зданий. Ежесуточный привоз большого количества военнопленных в иностранной военной форме с последующей погрузкой каждую ночь по 250–300 трупов на 10–12 грузовых автомобилей должны были неизбежно привлечь внимание местных жителей и вызвать нежелательные слухи в городе».
Да уж, секретная операция, за которой свободно наблюдают жители окрестных домов. «Вась, а Вась! А чё это там чекисты делают?» — «Ну ты проснулась, Мань! Они уж, почитай, две недели там кого-то стреляют, а потом трупы в машины грузят. Петька-сцепщик вчерась у пивного ларька рассказывал, что на станцию каких-то солдат иностранных пригнали, и их „воронок“ целый день сюда возит: взад-вперёд, взад-вперёд!»
А в довершение сюрреалистической картины выход, через который вытаскивали трупы, находился аккурат рядом с входом в управление. И поскольку суматошно бегающий взад-вперёд по Калинину автозак всё равно не успевал переправить привезённых на станцию пленных до начала акции, то прибывающие смертники должны были видеть, как приехавших раньше вытаскивают через дверцу и грузят в машины. И конечно, после этого здоровые обученные мужики совершенно спокойно, без эксцессов входили в здание и позволяли сделать с собой всё что угодно…
Следующая серия театра абсурда — вывоз трупов.
«Следователь. Какая была машина — грузовая?
Токарев. Штук пять-шесть грузовых машин.
Следователь. Открытые?
