Снова перед большевиками встал вопрос: «Что делать?» — но теперь уже на оперативном уровне. Попросив перерыв для обсуждения, они стали совещаться. В конце концов, как всегда, дело решил Ленин: фракция в зал не возвращается, туда идет один человек, который от имени большевиков зачитывает заявление об уходе. Собрание разгонять не стоит, надо, по выражению Ленина, дать им «выболтаться» и разойтись по домам, и больше уже во дворец не пускать. Все основания для такого решения имелись: уходя, большевики уносили с собой кворум, ибо в зале оставалось меньше половины избранных делегатов, и принимать какие бы то ни было решения такое собрание уже не имело права.
Тем временем около часа ночи заседание возобновилось обсуждением вопроса о мире. Делегаты к тому времени расслабились, выясняли какие-то свои дела, шумели, ходили в буфет за чаем. Без большевиков им явно было скучно — не затем сюда шли, чтобы участвовать в прениях. Когда на трибуне появился комиссар морского генерального штаба Федор Раскольников, все стихло: пустые скамьи справа и делегат-большевик на ораторском месте говорили о том, что случилось, наконец, что-то экстраординарное.
«Громадное большинство трудовой России, — говорил Раскольников, — рабочие, крестьяне, солдаты — предъявили Учредительному Собранию требование признать завоевания Великой Октябрьской революции… и прежде всего признать власть Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов… Большинство Учредительного Собрания, однако, в согласии с притязаниями буржуазии, отвергло это предложение, бросив вызов всей трудящейся России… Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем это Учредительное Собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного Собрания».
Правая половина зала взревела от возмущения, центр и галерка взорвались аплодисментами. В зале начали вспыхивать локальные потасовки, на свет появилось оружие. Какой-то матрос из охраны прицелился в эсеровского делегата из Москвы, левоэсеровский делегат Феофилактов вытащил браунинг — обоих, правда, вовремя остановили. А ведь могли и не успеть…
Большевики ушли. Левые эсеры, обещавшие действовать с ними заодно, пока остались — впрочем, у них всегда так! — и потребовали обсуждения «Декларации», хотя бы вопроса о мире. Собственно, Собрание и обсуждало в данный момент вопрос о мире — но им все равно отказали (по-видимому, просто из принципа). В четыре часа ушли и левые эсеры. Зато в зал хлынула публика с галерки, которой было тесно и неудобно на балконах — они занимали места слева и кричали: «Хватит!» «Долой!».
К тому времени в зале оставалось около двухсот делегатов — чуть больше четверти полного состава собрания или половина кворума. Председатель все же начал читать проект тщательно подготовленной эсеровской резолюции по земельному вопросу. И тут обозначила себя не представленная в Учредительном Собрании сила — анархисты. Правда, в лице одного лишь человека — но зато произнесенной фразой он навеки вошел в историю.
Чернов едва успел добраться до середины резолюции, когда его похлопали по плечу. Обернувшись, он увидел за спиной матроса. Это был анархо-коммунист из Кронштадта Анатолий Железняков.
«Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, — сказал Железняков, — чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал».
Совершенно точно то, что было потом, отражено в фильме «Выборгская сторона». Чернов ответил, что Учредительное Собрание может разойтись, только если будет употреблена сила, и попытался продолжить заседание. Силу никто употреблять не стал, однако существовала возможность того, что революционный караул попросту снимется и уйдет, а перспектива остаться один на один с гостями была для делегатов мало приятной. Да и денек выдался изматывающий. Поэтому Чернов быстренько поставил на голосование пакет программ, подготовленных эсерами, делегаты единогласно приняли их и около пяти часов утра разошлись. Никто их не трогал, не бил, не арестовывал — может быть, кого-то немного пограбили по пути домой, но большевики тут были уже совершенно ни при чём.
После долгих дебатов ранним утром 7 января текст декрета о роспуске Учредительного Собрания был принят ВЦИКом, а открывшийся 10 января III съезд Советов одобрил это решение. С угрозой продолжения эпопеи под названием «социалистическое правительство» было покончено навсегда.
Раскол
Ты прислушайся к голосу разума. Слышишь? Слышишь, какую фигню он несёт? Вот-вот. Так что надо просто верить, брат Кадфаэль!
Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные руки
Но тем временем другая угроза нависла над новорожденной Республикой Советов. И обязаны большевики в этом случае были только самим себе.
Первым и самым главным вопросом дня по-прежнему оставался вопрос о мире. Съезд Советов принял соответствующий декрет.
«Рабочее и Крестьянское правительство… предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире.
Справедливым или демократическим миром, которого жаждет подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран… Правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций.
Такой мир предлагает Правительство России заключить всем воюющим народам немедленно, выражая готовность сделать без малейшей оттяжки тотчас же все решительные шаги впредь до окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными собраниями народных представителей всех стран и всех наций…»
Неужели они были так наивны? Неужели всерьез полагали, что воюющие страны откликнутся на их призыв? Разве для «нулевых результатов» ведутся войны?
Нет, конечно. Большевики отлично понимали, что к чему, поэтому вслед за реверансом в сторону прекрасных идей шла вполне конкретная оговорка:
«Вместе с тем Правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т. е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении всякой двусмысленности и всякой тайны при предложении условий мира…»
Что авторы декрета понимали под «всякими другими условиями мира», не уточнялось. Входил ли в их число, например, сепаратный мир? А почему нет? Разве он не «другой»?
Вслед за тем новое правительство предлагало всем воюющим государствам немедленно заключить перемирие и начать переговоры о мире. А о том, на что в самом деле рассчитывали большевики, говорится в последнем абзаце декрета.
«Обращаясь с этим предложением мира к правительствам и народам всех воюющих стран, Временное рабочее и крестьянское правительство России обращается также в особенности к сознательным рабочим трех самых передовых наций человечества и самых крупных участвующих в настоящей войне государств, Англии, Франции и Германии. Рабочие этих стран оказали наибольшие услуги делу прогресса и социализма, и великие образцы чартистского движения в Англии, ряд революций, имевших всемирно-историческое значение, совершенных французским пролетариатом, наконец, в геройской борьбе против исключительного закона в Германии и образцовой для рабочих всего мира длительной, упорной дисциплинированной работе создания массовых пролетарских организаций Германии — все эти образцы пролетарского героизма и исторического творчества служат нам порукой за то, что рабочие названных стран поймут лежащие на них теперь задачи освобождения человечества от ужасов войны и ее последствий, что эти рабочие всесторонней, решительной и беззаветно энергичной деятельностью своей помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся и эксплуатируемых масс населения от всякого рабства и всякой эксплуатации».
