Сроки эвакуации были предельно сжаты. На новых местах в среднем через 1,5–2 месяца предприятия начинали давать продукцию»
[81]
.
Знаете… у меня, слава Богу, не гуманитарное, а техническое образование и определенный опыт работы на заводе, и я представляю себе, как функционирует промышленность. Вывезти промышленную базу из-под носа у немцев было невозможно, поэтому Гитлер и не учел этот вариант. А вот вывезти ее без предварительного плана — невероятно.
Мы еще обратимся к тем случаям, когда решения о вывозе производства принимаются во время войны. Пока что только один отрывок из воспоминаний авиаконструктора Яковлева, где он приводит диалог с другим конструктором, Поликарповым, как раз на эту тему.
«— Что же будет дальше? — прервал молчание Поликарпов.
— Будем эвакуировать заводы в Сибирь и увеличивать выпуск самолётов, — чересчур бодро ответил я.
— Знаю я эти эвакуации, — угрюмо буркнул Николай Николаевич. — В первую мировую войну мы эвакуировали Русско-Балтийский завод из Риги в Петроград… Всего 500 километров, и то ничего не получилось. Создалась страшная пробка! Чтобы пропустить воинские эшелоны, пришлось в пути сбросить все станки вместе с платформами под откос. Так они и ржавели вдоль всего полотна железной дороги, по обеим сторонам. А тут Сибирь… Тысячи километров. Вы идеалист, Александр Сергеевич».
А что же Совет по эвакуации? Насчет этого органа у меня есть одна забавная версия, в которую хорошо вписывается и лихорадочная активность руководства НКПС по подготовке эвакуации, и «неосведомленность» Генштаба, и персональный состав Совета. Если Сталин и вправду делал ставку на вывоз из-под носа у гитлеровцев промышленной базы, то ему жизненно необходимо было сохранить эти планы в секрете от гитлеровской агентуры, которой в СССР, несмотря на все репрессии, оставалось еще достаточно на всех уровнях. А значит, надо было позаботиться о прикрытии. И в этом качестве было бы очень удобно в первые недели войны начать судорожные движения по подготовке эвакуации. Неплохо было бы и создать какую-нибудь структуру, посадить в нее людей известных и в немалых чинах, и пусть поднимают шум и развивают бурную деятельность. Задача всего этого действа — убедить Гитлера, что разговоры о вывозе заводов — не более чем болтовня. Пусть вермахт спокойно наступает главными силами на Москву, в полной уверенности, что Украина никуда не денется — а между тем под прикрытием всей этой катавасии некие люди, спокойно и без лишнего шума, станут делать дело. Пока Гитлер спохватится, поймет, что происходит, можно будет отыграть на Украине несколько сотен, а то и тысяч эшелонов.
А что тут, собственно, невероятного? Операция-то простенькая — всего-навсего небольшое количество грубо упакованной дезы. Разве наши спецслужбы такие игры закручивали?
…И это, в общем-то, всё, что можно рассказать про эвакуацию в её базовом варианте. Механизм этой беспримерной операции не изучал никто и никогда. Сказано же — гениальный экспромт, чудо, возникшее из ниоткуда, само собой, по мановению длани Кагановича и Шверника…
* * *
Так где же были планы эвакуации?
Да там они были, где и должны были быть — в мобилизационных планах.
Вот он передо мной — документ, помеченный 1928 годом, с жутко громоздким названием: Постановление распорядительного заседания Совета труда и обороны «О вывозе из угрожаемых неприятелем районов ценного имущества, учреждений, предприятий и людских контингентов» — первый нормальный советский эвакоплан (были и до него, но на звание «нормальных» не тянули). Где черным по белому написано:
«Для каждой угрожаемой зоны и каждого сектора… разрабатывается план разгрузки и отдельно план эвакуации…» И детальнейшим образом перечисляется, кто и что разрабатывает, какие структуры за что отвечают и где сходятся все нити. Забегая вперёд, скажу: эта точка схождения нитей абсолютно объясняет невнимание советских историков к процессу эвакуации и попытку представить её гениальным экспромтом. А также многое другое в предвоенной советской истории.
Но, впрочем, не будем забегать вперёд. Начнём с начала…
Война огня и металла
— Василий Федотович, вы бы молодым солдатам рассказали, как партизанили в гражданскую войну.
Дед нахмурился.
— Тяжко вспоминать, товарищ капитан. Почитай что голыми руками воевали… Тогдашним бы людям да теперешнее оружие, так что бы и было! А то на весь отряд одна пушчонка самодельная да один пулемет. Ни снарядов, ни патронов. Таскаем за собой «максимку», бережем его пуще глаза, в одеяло, как ребёнка, запеленали, чтобы, спаси Бог, не замерз. А как в бой, пулемет сам по себе на саночках стоит, а мы, пулемётчики, сами по себе из дробовиков по семеновцам палим, да все, как белке, в глаз норовим…
Валентина Чудакова. Чижик — птичка с характером
…Научно-техническая революция стремительно меняла мир. И первым делом она все больше совершенствовала средства уничтожения людей. Соответственно, должны были измениться и сами войны. Они становились тотальными: воевали не только армии, но и страны.
Мыслить от тыла к фронту начал не Сталин — идея, что называется, носилась в воздухе, то и дело высказывалась военными теоретиками. Но, впрочем, Россия начала века никак не относилась к числу государств с гибкой и мобильной политикой, и пока не грянула мировая война, конкретными действиями на экономическом поприще никто всерьез не озаботился. Мобилизационного планирования экономики в Российской империи не было. Это уже потом, когда немцы перепахивали русские позиции артиллерийским огнем, а наши пушки молчали, потому что не было снарядов… Только тогда, слишком поздно стало приходить какое-то — впрочем, весьма ограниченное — понимание того, что современные войны ведутся не столько армиями, сколько военными заводами.
Зато после Гражданской войны советское правительство и Красная Армия, на собственной шкуре ощутившие, как выглядит война без патронов и снарядов, озаботились военно-промышленными вопросами чрезвычайно серьезно. Уже в 1925 году главный военный журнал СССР «Война и революция» писал:
«В настоящее время любой курсант нормальной военной школы в Красной Армии дает себе отчет в таких вопросах, как мобилизация промышленности, гораздо более ясно, чем искушенный опытом генштабист русской армии в 1914 году»
[82]
.
Естественно, пятилетка, развитие новой техники лили воду все на ту же мельницу. К концу 30-х годов эти усилия принесли плоды. Я уже упоминала о «настольной книге командира» — повести Николая Шпанова «Первый удар». Знаете, чему посвящена эта повесть? Первой операцией Красной Армии после того, как гитлеровская Германия перешла советскую границу (напоминаю, книга напечатана в 1939 году), стал удар не по вермахту, отнюдь — а по немецким военным заводам.
