3. Начальникам боевых участков настойчиво и энергично выполнять настоящий приказ.
4. О принятых мерах донести.
Командующий войсками Тухачевский
Наштавойск генштаба Какурин
Прочитано на сельских сходах»
[191]
.
Всё очень страшно, и снаряды получены — аж по двести штук на боеучасток, вот только несколько обескураживает «инструкция по применению», которую подписал 28 июня инспектор артиллерии Косинов.
«3. Быстродействующие снаряды употребляются для немедленного воздействия на противника, испаряются через 5 минут. Медленно действующие употребляются для создания непроходимой зоны, для устранения возможности отступления противника, испаряются через 15 минут.
4. Для действительной стрельбы необходим твердый грунт, так как снаряды, попадая в мягкую почву, не разрываются и никакого действия не производят. Местность для применения лучше закрытая, поросшая негустым лесом. При сильном ветре, а также в жаркую погоду стрельба становится недействительной…
6. Стрельба должна вестись настойчиво и большим количеством снарядов (всех батарей). Общая скорость стрельбы не менее трех выстрелов в минуту на орудие. Сфера действия снаряда — 20–25 квадратных шагов. Стрельбу нельзя вести при частом дожде и в случае, если до противника не более 300–400 шагов и ветер в нашу сторону».
Ну вот, а теперь немножко повычисляем. Если посчитать один шаг за один метр, то выделенные одному боеучастку 200 снарядов накроют около 5000 кв. метров. Стало быть, для эффективных боевых действий надо найти негустой лес размерами примерно 70 на 70 метров, в котором засела банда, и тогда его, если повезет с погодой, можно успешно очистить с помощью газового оружия. Да и тон приказа какой-то… невоенный, да… Впрочем, пометка под документом: «Прочитано на сельских сходах» все превосходнейшим образом объясняет.
Обсуждая эти великие боевые действия, участники форума «На берегах Шантары» сочинили следующую сценку, которая, на мой взгляд, чрезвычайно правдоподобна если не в мелочах, то по сути.
«Сидит Тухачевский со своим штабом, думает, как банды из лесов выкурить. И тут ему приходит в голову МЫСЛЬ:
— А давайте пугнём население газами! Напишем приказ, зачитаем его по деревням, мужикам этот приказ их бабы перескажут, и испуганные мужики, роняя портки и обрезы по лесам, побегут прямиком нам в руки сдаваться!
— А давайте! (Взрыв хохота.)
— Как назовём приказ?
Ну это… Как положено: „Приказ о борьбе с бандитствующим элементом посредством одномоментного тактического применения по площадям хлорпикринлюизитовых химических составов“…
— Нет, не пойдёт!
— Почему не пойдёт-то?
— Так не поймёт никто!
— А кому понимать надо? Начарту приказать газы подвезти, артиллеристам отстреляться, доложить расход, да и делов-то?
— Так нам же надо население напугать и сагитировать! Приезжаешь ты в деревню, зачитываешь бабам деревенским приказ про бандиствующие элементы да про тактические моменты, про „хлор“, „пикрин“ или „лизал“ чего-то… Не поймут! Да и кто из них себя бандитом считает?
— Н-н-да, в общем-то правильно… А что делать тогда? Может, назовём их „мятежники“?
— Ты ещё скажи „революционеры“.
— Ну не „инсургенты“ же! Может, просто „мужики“?
— Нет, все не то, не то… Погодите, дайте подумать… О, есть! „Повстанцы“!
— Сгодится! А про химию что писать будем?
Да просто „удушливые газы“ напишем, и все — пусть боятся. „Хлорпикрин“ или „нервно-паралитические“ тоже страшно, потому как непонятно, но „удушливые“ лучше. Сразу все поймут.
— А кому выполнять? Может, не по армии, а по 14-й дивизии
[192]
приказ издадим, чтобы огласки поменьше? А то вся РККА над нами смеяться будет.
— А 14-ю дивизию за что позорить? Нет, давай уж лучше по всем войскам Тамбовской губернии. И внушительно, и непонятно… И, кстати, надо и вправду снаряды выписать, заодно и учения проведём.
— Да ты что! Какие учения?7 Тут жe люди кругом.
— А мы какой-нибудь остров найдём и обстреляем.
Тухачевский поднимает голову. Глаза блестят.
— Васька, писаря сюда живо!.. Пришёл? Садись, пиши приказ, чернильная твоя душа! Значится, так, диктую: „Приказ командования войсками Тамбовской губернии о применении удушливых газов против повстанцев…“»
И на этом, собственно, всё…
Интермедия
ГРАЖДАНСКИЙ СИНДРОМ
— Как именно вы определяете, кто враг, а кто… хм, друг?
— Да очень просто. Кто по нам стреляет — тот уж явно не друг.
— Интересно. Л как вы поступаете в случае, если… стреляют не по вам?
— Ну тут немножко посложнее. Сначала разбираюсь, кто и по кому…
— И…
— И начинаю стрелять.
— Позвольте же тогда узнать, как вы, молодой человек… поступите в том случае, когда никто не стреляет?
— Вот тогда я буду долго и вдумчиво разбираться. И только потом стрелять.
— И вы абсолютно убеждены, что без стрельбы не обойтись?
— Нет, почему же. Если получится — ради бога. Только у меня — вряд ли.
Андрей Уланов. «Додж» по имени Аризона
Немецкий писатель Эрих Мария Ремарк ввел в обиход термин «потерянное поколение». Им он обозначил молодых людей, которые прямо со школьной скамьи попали на фронт и потом мучительно привыкали и не могли привыкнуть к нормальному порядку вещей. Позднее та же проблема — адаптация ветеранов войны к мирной жизни — пряталась под названием «вьетнамского», «афганского» и прочих «синдромов», которые стоили полицейским и психологам немалой головной боли, а психоаналитикам принесли отменную прибыль. При том, что войны были некрупными, на чужой территории и против чужого народа.
В Советской России 20-х годов проблемы адаптации не стояли. Если бы там позволяли себе иметь какие бы то ни было проблемы, страны бы уже не существовало. Там были задачи, и одна из первоочередных — как отучить население убивать себе подобных? К концу войны сформировался целый пласт людей, которые в знаковой триаде «глотка — мордобой — револьвер» пропускали первые два члена. Отчасти еще и потому, что население на них уже не реагировало.
Между тем новое общество требовало гражданского мира. Ещё не закончилась война, как власть начала прощать и миловать. И тут же натолкнулась на мощнейшее возмущение снизу. Как так? А революция? За что боролись — чтобы враги гуляли по нашей земле? Или так: советская власть простила, а мы не простили! От какой-нибудь сельской комячейки, утопающей в египетской тьме, даже до уездного города не докричишься, не то что до Москвы, и плевали они на все декреты, сколько бы их ни было.
