Геннадий Рудольфович молча кивнул. Он вообще по дороге сюда уже выработал линию поведения. Молчать больше, говорить только по необходимости. Это было нетрудно, потому что соответствовало обычному поведению. Еще при первой возможности чем-то занимать себя, чтобы не показать своей психологической неподготовленности. Чем угодно занимать. Чаем, например... Неумелый актер на сцене не знает, куда девать руки. Он ощутил себя неумелым актером. Но отступать было уже поздно. Дело следовало делать.
Андрей нажал кнопку селектора:
– Чай на двоих.
И только после этого сел за стол.
Генерал осмотрел кабинет. Нет, это явно не кабинет солидного руководителя. У него у самого кабинет сразу определяет статус. А этот похож на обычный кабинет сотрудников отдела любого ведомства. Два компьютера, кульман с каким-то очень старым, пожелтевшим чертежом. Но ведет Андрей себя так, словно он олицетворяет здесь власть. Это небольшая загадка, несоответствие, которое следует разрешить, чтобы выбрать правильную линию поведения.
– Если я правильно понял положение вещей, – начал Геннадий Рудольфович, усаживаясь в неудобное для его высокого роста кресло, – мы находимся в каком-то отдаленном месте, в великом далеке от простого люда и больших населенных пунктов. Вне, скажем, цивилизации... Так?
– Так, – согласился Андрей.
– Зачем такие сложности? Бронированные двери, идентификационные замки. Охрана на каждом шагу... Такого нет даже в самых секретных заведениях Москвы. Перестраховка?
– А у нас есть. Именно поэтому о нашем существовании знают только те, кому положено это знать. Если бы мы сидели в Москве и нам принадлежала власть в стране, может быть, у нас не было бы необходимости в подобных предосторожностях. Но я пригласил вас для другого разговора...
Геннадий Рудольфович сухо согласился:
– Слушаю вас. Я уже понял по вашему поведению и по поведению вашего коллеги господина Самохина, что у вас произошли неприятности и эти неприятности вы каким-то образом связываете с моим появлением здесь.
– Не совсем верно сформулировано. Но, в общем, почти правильно.
В дверь постучали.
– Войдите.
Охранник принес на металлическом подносе чайник, накрытый полотенцем, сахарницу и два стакана. Поставил на угол стола.
– Свободен, – распорядился Андрей.
Охранник ушел молча, как и пришел, а хозяин кабинета разлил по стаканам чай.
– Сахар сами кладите. По вкусу.
– Я без сахара.
Они заняли прежние места.
– Продолжим, – сам предложил генерал, предпочитая инициативу разговора держать под контролем. – Какие претензии мне предъявляют? Какое я могу иметь отношение к пропаже какого-то водителя в Москве, когда сам я нахожусь здесь?
Андрей молча кивал в такт словам генерала, сам таким образом, должно быть, сосредотачиваясь.
– Пропал водитель, которого вы знаете. Или, по крайней мере, видели. Водитель Решетова...
– Тот высокий, сухощавый?
– Да, именно он. Рамон Эльдас.
– Странное имя. Он кто по национальности?
– Кажется, какая-то русско-эстонско-испанская смесь. Но это не имеет значения. По паспорту он русский. Нас не сильно волнует сам факт его таинственного исчезновения, нас волнует прецедент и возможное повторение.
– Как это произошло?
– Просто. Рамон ожидал Решетова возле Думы. На стоянке вместе с другими водителями. Вдруг он потерял сознание. Мимо ехала «Скорая помощь», которая взялась неизвестно откуда. Подозрительно вовремя она появилась...
– Появление «Скорой» может быть случайностью. Их столько ездит по городу...
– Может. Водителя положили на носилки и загрузили в машину. Врач и фельдшер – женщины. Это слегка утешает. Рамон опытный боевик-охранник с качественной подготовкой. С женщинами должен справиться в любом случае. Хотя, очевидно, пока еще не справился. Но ни в одну больницу его не доставляли.
– Кто проверял больницы?
– Ваши коллеги.
– Проверяли ли морги?
– Конечно. Хотя времени прошло слишком мало. Завтра утром могут быть новые сведения.
– До завтрашнего утра события могут перейти в неуправляемую фазу. Я не знаю, насколько вы дорожите своим Рамоном, но искать следует без потери темпа. В противном случае вы даже не будете знать, с какой стороны ждать дальнейших неприятностей. Поверьте моему опыту.
Андрей усмехнулся.
– Я благодарен вам за совет, но беда в том, что первым подозреваемым в организации неприятностей стали именно вы.
Генерал усмехаться встречно не стал. Невозмутимость лучше помогала ему прятать истинные чувства от дотошного взгляда собеседника. И еще он придумал хороший встречный ход:
– Это естественно, если учитывать ваш непрофессионализм.
– То есть... Что вы имеете в виду, называя нас дилетантами?
– Только профессионализм и имею в виду, ровным счетом ничего больше. В каждой профессии есть столько тонкостей, что их знание приходит только с опытом. Вы лично – розыскник?
– Нет, конечно.
– Я это понял уже по первым вашим размышлениям. С точки зрения профессионала понял. Кто вы по профессии? Если это не тайна.
– Это не тайна. Я – физик.
– Физика – понятие растяжимое. Надеюсь, вы не специалист по ядерному оружию... В какой области физики работаете?
– Физика звука.
– Господин Самохин – розыскник?
– Нет.
– Это тоже было заметно сразу. Даже по манере поведения. По внутренней невозможности слушать чужое мнение. Кто он по профессии?
– Финансист. Банкир.
– Профессор Тихомиров – розыскник?
– Нет.
– Он, насколько я знаю, психотерапевт. Это ближе к розыскнику, хотя тоже не дает умения правильно и логично строить версию исходя не из абстрактных предположений, а только сопоставляя факты. Запомните: версия строится по двум компонентам. Первый – мотивы. Второй – наличие фактического материала. Только тогда, когда две составляющие становятся неделимыми, версия жизнеспособна, хотя и необязательно верна. Итак... Из тех людей, с которыми мне пока довелось общаться, я не нашел ни одного человека, способного к разыскным действиям или хотя бы к составлению удобоваримой версии происшедшего.
Генерал говорил спокойно и без остановки, брал напором и уверенностью. Это и в самом деле был разговор грамотного профессионала с дилетантом. Геннадий Рудольфович видел сомнения Андрея. Более того, он даже чувствовал со стороны молодого человека симпатию к себе и уважение. И этим необходимо было воспользоваться. Необходимо было так логично и четко построить линию защиты, чтобы она не вызвала двояких толкований. Андрей под таким напором слегка растерялся. Голос его потерял первоначальную жесткость и уверенность. Появились оправдательные нотки. Легкоступов сразу заметил это. И, чтобы сохранить видимость диалога и скрыть свое давление, дал возможность молодому физику высказаться:
