Несмотря на грозные предупреждения Каминского, август прошел для партизан относительно спокойно. А вот в сентябре 1942 г. оккупанты провели сразу две карательные операции под кодовыми названиями «Треугольник» и «Четырехугольник». Участие в них приняли подразделения Каминского, две венгерские дивизии, немецкие охранные батальоны, мотопехотный батальон СС и части 77-й немецкой пехотной дивизии [394].
Судя по оперативным сводкам Брянского штаба партизанского движения, в первые недели наступления оккупанты добились довольно серьезных успехов:
«В период с 3.9.42 г. противник возобновил наступление с юго-запада и юга в направлении Витемля, Знобь-Новгородская, Земка с целью отвлечь внимание партизан и заставить их провести перегруппировку на юге, а главный удар нанести с севера, для чего и 17.9.42 г. противник подбросил свежие силы в район северной части лесного массива, организовал наступление в направлении Гололовино и занял ее.
По данным командиров партизанских отрядов, противник к 22 сентября 1942 г., помимо старой группировки, подтянул свежие силы и сосредоточил их в районе ст. ПОЛУЖЬЕ до 2 б-нов СС СИНЕЗЕРКИ — 38-й мадьярский ПП, Гололовино — Ревны до полка пехоты, Навля до полка пехоты с артиллерией и 2–3 батальона конницы.
Создав такую группировку, противник организовал наступление с севера с целью сковать отряды и отвлечь их внимание одновременно силой до двух дивизий пехоты с артиллерией и танками, организовал наступление в направлении НАВЛЯ, САЛТАНОВКА, ВЗДРУЖНОЕ с целью расчленить отряды и уничтожить их по частям.
В результате наступления противнику удалось расчленить наши отряды и занять Ревны, Гололовино, Алешенка, Алексеевка, Сиевский, Глубокая Лужа, Майский, Зелепуговка, Салтановка, Думча, Вздружное, Святое» [395].
Однако к концу сентября партизаны не только продолжали оборонятся, но и переходили в наступление: «Объединенные отряды тов. Емлютина и партизанский отряд тов. Дука продолжают вести упорные оборонительные бои с противником, на отдельных участках перешли в наступление, заняли ряд населенных пунктов и продолжают продвигаться вперед. Одновременно выбрасывают отдельные отряды для действий по тылам противника и производят налеты на отдельные его гарнизоны для уничтожения их…» — констатировалось в отчете Белорусского штаба партизанского движения [396]. А к началу октября партизаны вернулись на позиции, с которых были вынуждены отступить месяц назад [397]. «Навлинские и выгонические партизанские отряды вышли в район своих баз, т. е. в район, занимаемый ими до наступления противника 17.9.42, сообщали партизаны в Центр. — Партизанскими отрядами взяты под контроль и организованы засады на всех грунтовых дорогах, имеющихся в районе действия отрядов» [398].
В это же время отряд «За Родину» нанес серьезное поражение одному из формирований Каминского: было убито 93 полицейских, а еще 18 — взято в плен [399]. По некоторым данным, в этом бою в руки партизан чуть было не попал и сам глава «Локотского округа» [400].
Вернувшись в свои районы, партизаны обнаружили следы страшных преступлений, совершенных карателями против мирного населения. Данные об этих преступлениях были обобщены в акте Навлинской районной чрезвычайной комиссии:
«С 17 по 27 сентября 1942 года немецкие каратели замучили сотни ни в чем не повинных советских граждан. В селе Вздружном 19 сентября рассреляны и зверски замучены 132 человека, у села Глинного 17 сентября — 59 человек, у дер. Ворки Салтановского сельсовета — 137, в селе Творишине сожжены в сарае 99 советских граждан. В селе Салтановка расстреляны, сожжены и брошены в колодцы 103 человека. Такая же участь постигла 97 жителей поселка Жданово. В деревне Зелепуговка расстреляны и брошены под гусеницы танков 37 человек. В районе поселка Вознесенский 19 сентября каратели напали на лагерь, где находились 40 человек из десяти партизанских семей. Немцы построили их в шеренгу, долго избивали, пытали их и, не добившись от них сведений о партизанах, расстреляли» [401].
Подразделения Каминского были непосредственно причастны к этим преступлениям; аналогичные методы «борьбы с партизанами» каминцы применяли и в дальнейшем. «При операции, проходившей с 11 октября по 6 ноября 1942 года, 13-й батальон «РОНА» вместе с немцами и казаками учинили массовую расправу с мирным населением деревень Макарово, Холстинка, Веретенино, Большой Дуб, Уголек и других, названия которых не помню, — рассказывал впоследствии М. Говядов. — Мне известно, что половина дер. Макарово была сожжена, а из населения расстреляно около 90 человек. Такое же количество было расстреляно в Веретенино, и деревня окончательно сожжена. В селе Холстинка часть населения, в том числе женщины и дети, были заперты в сарай и заживо сожжены. В селах Большой Дуб и Уголек также были расстреляны мирные жители, и главным образом семьи партизан, а поселки уничтожены…» [402]
В контролируемых Каминским деревнях также был установлен настоящий режим террора; казни сделались очень частым явлением. «В конце 1942 года по доносу было арестовано 8 человек жителей Борщово Брасовского района, — вспоминал член военно-полевого суда при «самоуправлении» Д. Смирнов. — Из этой группы я помню председателя Борщовского сельсовета Полякова с дочерью, 22 лет молодую женщину Чистякову, жителя села Борщово Болякова 23 лет и остальных, фамилии забыл. Знаю, что там было три женщины и пять мужчин. В результате суда председатель с/с был повешен, его дочь и Чистякова были расстреляны, а остальные осуждены на сроки… Кроме того, были повешены… Молодая девушка 20–22 лет, фамилии ее я не знаю. Повешена она была только лишь за то, что огорчалась неудачами партизан и не скрывала этого. Расстрелов проводилось очень много, но фамилии расстрелянных я сейчас не помню. Выявлялись все эти жертвы при помощи целого штата тайных агентов, работавших при самоуправлении…» [403]
Массовые расстрелы в Локотской тюрьме к этому времени уже стали обыденностью. «Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые, — рассказывала впоследствии исполнявшая обязанности палача Антонина Макарова. — Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек — столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все… Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке… Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню — перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: «Больше не увидимся, прощай, сестра!..» [404]
