Саньку перспектива остаться без аттестата, конечно же, не пугала. Уж что-что, а на уровне этих дурацких тестов, как ему казалось, он все прекрасно знал. Настораживало лишь не понимание того, как это все будет происходить на практике. Тем более что для своей дальнейшей жизненной карьеры он давно уже выбрал факультет журналистики МГУ.
Правда, ни мать, ни отец об этом выборе пока еще ничего не знали. Да и не мог он им ничего сказать о своем будущем выборе. Потому что отец еще со времен своей службы на Кавказе почему-то страшно не любил всех журналистов и иначе, как «журналюгами», их не называл.
Это пренебрежительное отношение отца к журналистскому сословию возникло у него, как он неоднократно говорил, за то вранье, которое они писали и показывали о событиях на Северном Кавказе. И особенно — в Чечне. Из всех журналистов он относился уважительно, пожалуй, лишь к убитой Анне Политковской. Но даже о ней говорил с какой-то долей скепсиса.
— Ну, что она такое против системы? — задавал он каждый раз риторический вопрос, когда речь в очередной раз заходила о расследовании ее гибели. — Против системы идти — это все равно что против ветра мочиться! Ты, Санька, эту истину должен усвоить, как «Отче наш». Иначе тебя сломают так же.
Правда, сам отец постоянно продолжал мочиться против ветра. Наверное, именно по этому, пройдя практически все «горячие точки» Северного Кавказа и дослужившись до полковника, вынужден был уйти в отставку, фактически оставшись и без жилья (ибо, маленькую двухкомнатную квартирку в полу-развалившейся «хрущевке» на самой окраине Москвы назвать жильем как-то не поворачивался язык), и без работы. Промаявшись почти четыре месяца в вынужденном безделье, он с трудом устроился старшим смены в какой-то ЧОП.
Рассказывать о своем новом месте работы отец не любил. Но Санька видел, как каждый вечер, возвращаясь со службы, отец тихонько прикрывал дверь на кухню и, пытаясь это сделать втайне от матери, наливал себе «фронтовые» сто грамм.
Маму обмануть подобным образом давно уже было невозможно. Но она упорно делала вид, что ничего не замечает. И только подкладывала на заветное место в холодильнике побольше закуски, чтобы отец сразу не пьянел.
Потом все трое усаживались в «гостиной», которая одновременно служила Саньке спальной, и начинались ежевечерние споры о том, какую программу по телевизору в данный момент надо посмотреть. После долгих препинаний у телевизора оставляли маму с ее бесконечными душещипательными сериалами. А мужики гордо удалялись на кухню, где Санька делал вид, что грызет гранит науки, а отец опять потихоньку доставал из заначки заветную бутылочку и лез в холодильник за маминой закуской.
Именно там, на кухне, долгими зимними вечерами отец рассказывал Саньке о своих последних военных экспедициях на Северный Кавказ. И, хотя отец по большей части в этих рассказах ругал свое бывшее военное начальство и совершенно тупое, на его взгляд, руководство страны, у Саньки начал стойко формироваться образ обитателя кавказских гор: бандита, бездельника, дармоеда, живодера. И отделаться от этого наваждения он уже не мог. Хотя в самой глубине души понимал, что все это далеко не так.
Однажды он даже вступил с отцом в спор.
— Ну, почему ты считаешь, что эти люди никак не могут прожить без России? Может, их лучше действительно отпустить на вольные хлеба? Пусть себе пасут скот на склонах гор и жарят лепешки на углях.
— Э-э-э, нет, Санек! Все не так просто, как кажется, — сразу оживился отец. — Как ты себе это представляешь? Ты думаешь, они действительно будут просто так по горам шастать и песни петь? Они тоже уже привыкли к цивилизации. Им теперь подавай то же, что и нам. Они хотят ездить на дорогих автомобилях, кушать дорогие угощения, пить дорогие вина! Многие из них уже перебрались в большие города и оттуда пытаются управлять жизнью у себя на родине. Ты знаешь, к примеру, сколько чеченцев сегодня живет в Москве? — Отец вскочил с места и начал делать шаг вперед — шаг назад, от стола к плите и обратно. — Если видишь едущую по улице дорогущую иномарку — знай: в ней обязательно едет чеченец! Это же очень хитрый народ! Не даром мне говорил один ученый товарищ, что чеченцы и евреи имеют один исторический корень. Да и другие у них там, на Кавказе, не лучше. Поэтому нашего брата туда посылают их, как будто бы усмирять, а на самом деле это не мы их, а они нас усмиряют!
— Ты хочешь сказать, отец, что это не русские, а чеченцы развязали там, на Кавказе, войну?
— Кто развязал войну — черт его знает! Там просто так не разберешься. А вот то, что простому русскому человеку все это совершенно ни к чему, — факт! Уж больно многие и там и здесь научились ловить рыбку в мутной воде. Знаю только, что многих своих ребят я там зазря положил!
Отец хлопнул рукой по столу так, что столешница жалобно скрипнула и отлетевшая в сторону ложка звонко ударилась в дверь кухни. На звук моментально прибежала мама и, увидев в руках отца заветную бутылочку, только укоризненно покачала головой.
— Боренька, ну так же нельзя! Ты мешаешь Саше готовиться к экзаменам. И потом — ты опять за свое? — она показала пальцем на бутылку. — У тебя же больное сердце. Надо быть поосторожнее…
— Я-то, мать, буду осторожнее! А вот каково моим пацанам, которых я не за понюх табачий оставил там в «зеленке»?! Я же знаю, что их матери теперь меня проклинают! А что я мог поделать? Они ведь все были такого же возраста, как наш Санька! А мы их — прямиком под бандитские пули! Ради чего? Чтобы эти жирные Абрамовичи себе очередной миллиард надыбали?!
— Ну, что ты, Боренька? — мать с Санькой сразу с двух сторон прижались к отцу. При этом мама обняла его правой рукой за пояс, положила ему на грудь свою голову, а свободной левой рукой попыталась тихонько забрать у него бутылку. — Ты всего лишь выполнял приказы командования. И с чего ты решил, что Абрамович толстый? Он, наоборот, на вид такой дохленький, — она как-то неестественно всхлипнула и попыталась натужно засмеяться.
Словно почувствовав тепло своих близких, отец сразу обмяк. Послушно опустил бутылку на стол и уже более примирительно произнес:
— Тоже мне. Пожалела козла в огороде. Да он таких, как мы, в упор не видит. У этой братии только зеленые черти в глазах. Он вот недавно себе опять очередную яхту купил. Не знает уже, куда бабки девать. А дед Евтифей на нашей лестничной площадке, который всю Отечественную пропахал от звонка до звонка, теперь от пенсии до пенсии прожить никак не может. Сама же замучилась ему пайку втихаря таскать. — Видя, что жена пытается возражать, только махнул рукой. — Знаю я.
Чего уж тут скрывать? Он мне уже несколько раз про твою сердобольность рассказывал, — он поцеловал жену в лоб и аккуратно пригладил на ее голове волосы. — Вот так у нас всегда на Руси было. Нам всех жаль, только нас самих никто жалеть никогда не будет! — Отец одним махом высвободил руку и ловким движением налил в стоящий на столе стакан водки из бутылки. И тут же залпом выпил. Неловко перекрестился и вздохнул. — Пусть земля моим мальчишкам будет пухом! Только не хочу я больше служить этой преступной власти! И тебе, Санек, этого не позволю! Лучше иди работать каким-нибудь инженеришкой. Или бухгалтером в коммерческую контору. Только никогда не ходи на государеву службу и не связывайся с этими уродами. Потому что система губит всегда самых лучших. А мы с матерью не для того тебя на свет божий производили…
