В этом море изменений неизменными остаются лишь две вещи. Во-первых, идентичность крупнейших реальных владельцев корпоративного капитала меняется очень медленно: это одни и те же группировки, более-менее одни и те же лица, проявляющиеся во все новых масках и обличьях. Две экономики, наиболее далеко зашедшие в развитии этой новой формы гибкого капитализма, — США и Великобритания — в то же самое время являются двумя наиболее развитыми обществами, которым свойственно все большее неравенство во владении собственностью, несмотря на заметно возросшее по сравнению с прошлыми временами число номинальных акционеров. Деконструироваться могут конкретные скопления капитала, но только не его фактические владельцы. Во-вторых, как бы часто отдельные компании ни меняли свою идентичность, ключевая концепция компании как института — отчасти в результате самой этой гибкости — приобретает все большее значение в рамках общества. Этот момент требует более пристального рассмотрения, так как связан с некоторыми фундаментальными аспектами постдемократии.
КОМПАНИЯ КАК ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ
Гибкая призрачная компания во многих отношениях чрезвычайно восприимчива к запросам клиентов. Если какая-либо компания считает, что может увеличить свою прибыль, занявшись вместо стальных конструкций производством сотовых телефонов, то ее место на рынке металлоизделий, скорее всего, будет занято другой компанией. Так создается креативная текучесть рынка. Однако для обслуживания некоторых потребностей такая модель не очень подходит. Могут иметься веские основания для того, чтобы каждому были доступны определенные товары и услуги, производство и предоставление которых в условиях свободного рынка нерентабельно. Это известная проблема, решать которую обычно приходится правительству. Но для того, чтобы признать такое положение дел, необходимо свыкнуться с мыслью о том, что modus operandi правительства и частной компании в ряде отношений весьма существенно различаются. Возьмем лишь один простой пример: супермаркеты располагаются на крупных загородных шоссе, тем самым становясь доступными для большинства прибыльных покупателей. Остаются немногие, для кого поход по магазинам превращается в крайне затруднительное дело, но супермаркетам неинтересны эти бедняки с их мелкими покупками. Иногда такую ситуацию называют вопиющей, однако это мелочи по сравнению с тем, что может произойти в следующем случае. Представим себе, что местные власти, ответственные за содержание городских школ, объявляют, что в рамках своей политики рыночного тестирования и повышения качества услуг они восполь-
зовались опытом консультантов сети супермаркетов, чтобы определить, какое местоположение школ наиболее эффективно с точки зрения затрат. Поэтому большинство школ будет закрыто, а вместо них откроется небольшое число школ-гигантов, расположенных на автомагистралях. Исследования показали, что те немногие ученики, чьи родители не имеют автомобилей, скорее всего, все равно будут плохо учиться. Таким образом, помимо значительной экономии вследствие закрытия большинства школ, общие показатели города в смысле школьной успеваемости также улучшатся в результате того, что эти неуспевающие ученики не смогут посещать школу.
Каждый может придумать множество причин, по которым этот план неприемлем и никогда не применялся на практике. Эти причины обосновываются таким понятием, как необходимость обеспечения всеобщего доступа к важнейшим общественным услугам, которая представляет собой одно из принципиальных различий между общественными и коммерческими услугами. Однако власти чем дальше, тем хуже способны определить, где проходят границы между первым и вторым. В момент нужды мы снова услышим призыв вернуться к идеям общественных услуг и социальных прав, оформившимся где-то между концом XIX и серединой XX века. Но взаимоотношение этих понятий, благоговейно сохраняемых в бездействии, подобно музейным экспонатам, и активных сил коммерциализации, на которые завязаны буквально все новые правительственные идеи и политические инициативы в сфере предоставления общественных услуг, редко удостаивается внятной формулировки или хотя бы рассмотрения. Между тем мы имеем здесь реальный конфликт, который будет только разгораться, потому что правительство завидует призрачной компании с ее гибкостью и очевидной эффективностью и почти бездумно пытается подражать ей. Как мы увидим в главе V, правительство все в большей степени отказывается от какой-либо четкой роли при предоставлении общественных услуг (которая включает в себя безусловную обязанность обеспечивать гражданам более-менее равный доступ к услугам высокого качества) и требует, чтобы его ведомства работали по образцу компаний (что включает в себя обязанность предоставлять услуги лишь такого качества, которое приемлемо по финансовым соображениям). Ради достижения этой цели отдельные виды общественных услуг либо приватизируются, либо отдаются на откуп компаниям-подрядчикам, а даже если остаются в общественном секторе, то предоставляются так, как если бы этим занималась частная компания. Подобно призрачной компании, правительство старается постепенно избавиться от всякой непосредственной ответственности за предоставление общественных услуг, способной испортить его репутацию. Но при этом оно отказывается и от притязаний на ряд особых функций, выполнение которых под силу лишь государственным службам. Тем самым нас все ближе подводят к выводу о том, что предоставление общественных услуг следует поручить лицам из корпоративного частного сектора, так как теперь лишь их опыт обладает какой-то ценностью.
ГОСУДАРСТВО УТРАЧИВАЕТ ВЕРУ В СВОИ СИЛЫ
Как мы рассмотрим более подробно в главе V, одним из важнейших последствий такого развития событий является полная потеря государственными структурами уверенности в том, что им удастся справиться со своими обязанностями без руководства со стороны корпоративного сектора. Так возникает порочный круг. Чем больше государственных функций отдается на откуп частному сектору, тем сильнее государство утрачивает свою компетенцию в тех сферах, в которых прежде чувствовало себя как дома. Постепенно оно даже лишается навыков, без которых невозможно разобраться в определенных видах деятельности. Поэтому оно вынуждено передавать субподрядчикам еще больше своих обязанностей и оплачивать услуги консультантов, объясняющих, как оно должно выполнять свою работу. Правительство становится своего рода институциональным идиотом — каждый его непродуманный ход заранее предсказывается хитрыми рыночными игроками и вследствие этого лишается смысла. Из этого следует ключевая политическая рекомендация современной экономической ортодоксии: государству лучше вообще ничего не делать, помимо выполнения своей роли гаранта свободного рынка.
Постепенно лишаясь независимой компетентности, государство скатывается к неолиберальной идеологии, хотя способность разглядеть то, что незаметно отдельным компаниям, когда-то служила сильным аргументом в пользу активного правительства, Именно на нем в первую очередь строилась кейнсианская политика. Опыт 1920-х и 1930-х годов показал, что рынок, возможно, сам по себе и неспособен стимулировать экономическое восстановление, зато это может сделать государство. Нынешние идеи о недостатке у государства знаний и его вероятной некомпетентности лишают нас такой возможности. Вместе с тем, поскольку считается, что знания, необходимые Для управления и контроля, остались почти исключительно в ведении коммерческих частных корпораций, те получают стимулы к тому, чтобы использовать эти знания ради увеличения собственной прибыли.