Осенью 1825 года наблюдалось достаточно серьезное отношение к выступлению в следующем году. Напоминаем, что Пестель и Юшневский решительно забраковали этот план еще на совещении «Южного общества» в январе 1825. Теперь, осенью того же года, Пестель, оповещенный Бестужевым-Рюминым, уже не возражал. Но это еще ни о чем не говорит: на него, как упоминалось, нашла апатия.
Более важно, что С.П.Трубецкой вроде бы сумел столковаться с С.И.Муравьевым-Апостолом за спиной Пестеля о компромиссе: северяне поддерживают выступление южан и провозглашение республики, а южане отказываются от аграрной программы Пестеля; фактически это оказалось и за спиной Никиты Муравьева, покинувшего столицу!
Трубецкой, направляясь в конце октября 1825 года в служебную командировку в Петербург, вез этот план на утверждение руководством «Северного общества». А вот чем завершилось обсуждение этого плана в Петербурге — неизвестно! Последовавшие затем события в столице совершенно затушевали этот момент.
Витт, вдохновленный полученным одобрением Александра I, вернулся восвояси.
Бошняк, на которого он сразу насел, собрался немедленно активизировать переговоры с заговорщиками. Витту и Бошняку, возможно, удалось бы решить судьбу Тайного общества уже в ближайшее время, но неожиданные обстоятельства этому воспрепятствовали.
Через два дня после возвращения, то есть примерно тогда, когда нежданный-негаданный ветер продул императора Александра, Витт свалился в сильнейшей «горячке»: не иначе как и его зацепило тем же ветром! Бошняк остался дежурить у его постели. Дней через семь или девять, как вспоминал Бошняк, Витту стало заметно лучше.
Бошняк его оставил, отправился в свое имение и в течение нескольких следующих дней возобновил встречи с заговорщиками, которым расписал мнимые подробности холодного приема Витта в Таганроге, а потому крайнюю заинтересованность последнего в ускорении переворота. Это будто бы вызвало энтузиазм Давыдова и Лихарева, подтвердивших свои намерения теснейшего сотрудничества с Виттом.
Но вдруг уже Бошняк опасно занемог и слег, по его словам, недвижим! Давыдов и Лихарев заботливо навещали его. В таком-то положении Бошняк узнал, что Витт, которого он оставил вроде бы почти здоровым, оказывается, совсем умирает! Едва обретя способность двигаться, Бошняк выехал назад к Витту — тот тоже постепенно оживал; теперь продолжили выздоравливать вместе…
На все это ушел уже целый месяц, и в таком состоянии застала их обоих весть о смерти царя. Витт и Бошняк выкарабкались из болезни и окончательно физически оправились лишь позднее того, как без их участия завершился полный разгром Тайного общества.
Бошняку в ближайшее время еще раз предстояло сыграть роль тайного агента. После 14 декабря его грамотные и толковые действия получили одобрение высшего начальства, а ему самому предложили летом 1826 года навестить в качестве тайного соглядатая пребывавшего в своем имении А.С.Пушкина и выяснить, насколько последний замешан в заговоре.
Бошняк справился с поставленной задачей. Под видом «ботаника» он заявился к Пушкину и его соседям, и, преследуя «научные интересы», собрал массу сведений. Бошняк категорически отверг предположение о виновности поэта — и это сыграло немалую роль в судьбе последнего.
Возможно, это было не совсем то, на что рассчитывало начальство, и на этом секретная карьера Бошняка благополучно завершилась. Он прожил относительно недолго и умер в 1831 году в возрасте 45 лет.
Витт сохранил свое начальствующее положение, но не выдвинулся в число первых лиц империи. Он скончался в 1840 году в возрасте 59 лет.
К зловещей истории болезни Витта и Бошняка мы еще вернемся.
Тагино было совсем рядом с Курском — по российским меркам, конечно. А в Курске, как известно, служил двоюродный брат Захара Чернышева и Александрины Муравьевой Федор Вадковский, с которым Шервуд уже разыгрывал свои опасные игры.
Вдохновленный приездом близких родственников — в том числе главы «Северного общества» Никиты Муравьева, Вадковский решил сыграть выдающуюся роль: объединить все три тайных общества («Северное», «Южное» и военнопоселенческое, существующее исключительно в воображении Шервуда и Вадковского) в одну грозную силу. С этим он и заявился в Тагино.
Как на это реагировал Никита Муравьев — толком неизвестно, но едва ли пришел в восторг; возможно, он действительно был болен в эти дни.
Зато пришли в общий восторг Захар Чернышев и сам Вадковский. Последний тут же решил поделиться своей грандиозной идеей и с Пестелем, и с Шервудом.
Пестелю «историческое» донесение так и не было послано — в ближайшие дни не нашлось подходящей секретной оказии, а обычной почте свои послания заговорщики резонно не доверяли. Для этого случая Вадковский решил организовать целую экспедицию — в стиле всех прочих его начинаний: сообщение должен был отвезти Захар Чернышев в Одессу и передать его поручику графу Н.Я.Булгари, а уже тот доставить к Пестелю. Но Захар не смог выехать из-за внезапной болезни матери, хотя впоследствии за это неисполненное обещание получил каторжный приговор.
А вот Шервуд получил-таки подарок от вернувшегося из Тагина Вадковского.
Названные последним имена — Никита Муравьев, Захар Чернышев и Петр Свистунов (остающийся в столице преемник Вадковского на посту главы филиала «Южного общества» в Петербурге) — были немедленно отосланы начальству.
Очевидно, сиюминутное местонахождение Муравьева и Чернышева осталось Шервуду неизвестным — это отсрочило их арест, который иначе мог произойти значительно раньше 14 декабря. Но зато сообщались какие-то подробности невыполненной миссии З.Г.Чернышева и Н.Я.Булгари, о которой последний даже не подозревал.
Граф Аракчеев, если не находился в инспекционных поездках, то обычно попеременно пребывал или в Петербурге, или в своем Грузине в Тихвинском уезде Новгородской губернии — достаточно неподалеку от столицы. Вскоре после отъезда царя в Таганрог, как упоминалось, Аракчеев умчался в Грузино.
Там случилась трагедия: кем-то была убита Настасья Минкина — постоянная крепостная любовница Аракчеева, жутко издевавшаяся над прислугой.
Поскольку она зверствовала уже не одно десятилетие, то этот эпизод определенно просится в компанию странных событий той осени, происходивших в разнообразных местах. Вместе с Аракчеевым в Грузино ворвался настоящий ужас: «Обезумевший от горя Аракчеев неистовствовал, предавал истязаниям огулом всю свою дворню, плакал, стонал, носил на шее платок, смоченный кровью убитой, и, не спрашивая на то ничьего разрешения, самовольно отстранился от всех дел» — рассказывает А.А.Кизеветтер.
Хотя виновным, как вроде бы в конечном итоге выяснилось, оказался грузинский повар, но для его обнаружения понадобилось почему-то вывести «следствие» за переделы селения — в самый Новгород, на что была получена санкция императора. Александр написал к Аракчееву: «Объяви губернатору мою волю, чтобы старался дойтить всеми мерами, не было ли каких тайных направлений или подущений» — как видим, и царю убийство представилось отнюдь не бытовой трагедией…
