Азеф выдал это совещание, поставив условием не арестовывать участников – в противном случае его роль легко бы расшифровывалась. Соображение признали резонным, что, однако, не спасло Азефа в дальнейшем от подозрений: Мельников, отбывавший каторгу вместе с Гершуни, все-таки заподозрил предательство Азефа. Гершуни возмутился столь гнусным предположением, а когда в 1906 году Мельников бежал с каторги, то Гершуни сделал все, чтобы дискредитировать его в глазах партии. Мельников был вынужден оставить политическую деятельность и дальнейшая его судьба неизвестна.
Вместо немедленного ареста была предпринята другая операция, обеспечившая последующую поимку террористов: всех участников совещания скрытно показали киевским филерам. Старшим филером в Киеве был безграмотный С.И.Демидюк: в 1909 году он не смог ответить на вопрос генерала А.В.Герасимова, что такое анархия. Но своим делом Демидюк владел в совершенстве: теперь террористов знали в лицо и арест был только делом времени. Действительно, все они (кроме, разумеется, самого Азефа) были опознаны филерами при встрече и арестованы именно в Киеве.
Одновременно Азеф выдал и план покушения, и непосредственных исполнителей во главе с поручиком Е.К.Григорьевым – тех немедленно взяли под бдительное наблюдение. Единственное, что позволил себе Азеф, наверняка жалевший о разгроме БО, это попытаться сохранить незаменимого Гершуни. В донесениях Азефа Гершуни характеризовался самым незначительным из трио руководителей, и его разыскивали наименее интенсивно.
Спас ли Азеф октябрьской выдачей жизнь Плеве?
Отбросив в сторону рассуждения о возможной неудаче планируемого покушения (Григорьев был достаточно сомнительной фигурой для роли террориста), следует признать, что так и было.
Сам Плеве это признал: Зубатова немедленно назначили руководителем Особого отдела, а Ратаев выехал в Париж.
Этим закончились все реорганизации, задуманные Зубатовым и санкционированные Плеве.
Создалась стройная система Охранных отделений, накрывающая всю страну. Им подчинялись по линии розыска губернские и областные жандармские управления. Все Охранные отделения в свою очередь подчинялись Особому отделу Департамента полиции, т.е. самому Зубатову. В помощь Зубатову в Петербург был переведен Медников, а Особый отдел усилен другими способными сотрудниками из провинции. Среди последних оказались будущие изменники охранки Л.П.Меньщиков и М.Е.Бакай.
Так произошло создание единой централизованной системы политического сыска, руководимой самим Зубатовым. Первую часть нарисованной им программы можно было считать обеспеченной: создались самые благоприятные условия, чтобы отлавливать и изолировать лидеров революционного движения. Хуже обстояло со второй частью программы – привлечением на сторону правительства рабочего класса путем целенаправленных уступок его насущным экономическим запросам. Но об этом ниже.
Новоявленный монстр политического сыска имел достаточно влиятельную оппозицию: оскорбленные заслуженные генералы и полковники, стоявшие во главе жандармских управлений, должны были теперь подчиняться в вопросах розыска младшим по возрасту и чину руководителям Охранных отделений. Во главе оппозиции стоял, конечно, фон Валь. Но дальнейшие успехи деятельности охранников должны были парализовать влияние завистников.
В начале ноября было отдано распоряжение об аресте Мельникова, Крафта и Гершуни при их обнаружении. И Крафт, и Мельников были арестованы в Киеве соответственно в ноябре 1902 и январе 1903 года. Арест Григорьева с сообщниками откладывался до наиболее подходящего момента.
Азеф, осуществивший октябрьское предательство, не собирался покидать политическую сцену. На территории России он оставался самым влиятельным руководителем ПСР и, в частности, в одиночестве представлял собой весь Петербургский комитет партии. Основным детищем Азефа стала созданная им система пропаганды среди рабочих.
В отличие от всех предшествующих попыток, заканчивающихся неизменной сдачей рабочими пропагандистов в полицию, эта система оказалась действенной и неуязвимой. Секрет был прост: пропагандистами по-прежнему были революционные студенты, а слушателей кружков набрали из филеров и завербованных охранкой агентов среди рабочих. Им вменялось в обязанность относить в Охранное отделение все пропагандистские материалы, не читая. В результате и волки были сыты, и овцы целы: и революционеры при деле, и пропаганда не распространялась. Эта великолепная потемкинская деревня закончилась для Азефа громким скандалом.
Слушатель одного из кружков, агент охранки Павлов, которому чем-то насолило начальство, проникся к тому же симпатией к пропагандисту студенту Н.Крестьянинову и признался во всем. Потрясенный Крестьянинов ринулся к авторитетным членам партии, обвинил Азефа в предательстве, добился расследования и третейского суда. Но обвинения Крестьянинова были столь невероятны, а сам он был крайне нервозен и запутался в собственных показаниях; Азеф же был хладнокровен и стоял на позиции оскорбленной невинности. Эта история сошла ему с рук, хотя многим надолго запомнилась.
Именно тогда заподозрил Азефа в измене известный литератор Н.А.Рубакин. Он безуспешно пытался возбудить интерес М.Р.Гоца, о чем последний сообщил самому Азефу, подчеркнув, что не придает этому никакого значения.
Гораздо большее значение имел скандал, вызванный арестом Григорьева. Верный своим принципам, Зубатов произвел арест в самый эффектный момент: накануне царского смотра, в котором по своему служебному положению должен был принять участие Григорьев, 8 февраля 1903 года. Но вместо громкого успеха получился жесточайший конфуз: Григорьев и его жена (Григорьева и Юрковскую обвенчали уже после ареста – в тюрьме), на которых обрушился поток сведений, полученных от Азефа и собранных наружным наблюдением, сразу сломались и дали откровенные показания. Оказалось, что, несмотря на аресты Мельникова и Крафта, БО по-прежнему существует, а ее главный руководитель – Гершуни – энергично действует. Так впервые обнаружилась двойная игра Азефа.
Цареубийство не являлось целью Григорьева, и такое обвинение на следствии ему не предъявлялось. Но факт ареста террориста непосредственно перед встречей с царем наверняка был должным образом обыгран Плеве при докладе Николаю II. Плеве, разумеется, не делился лаврами с подчиненными, да Лопухин и Зубатов этого и не заслужили, прозевав решающую роль Гершуни. Зато Плеве извлек пользу и из Гершуни, оставшегося на свободе: перепуганный царь обещал озолотить того, кто арестует Гершуни.
После доклада Николаю II, Плеве вызвал Зубатова, показал ему фотокарточку Гершуни на своем столе и заявил, что она будет оставаться там до момента ареста руководителя террористов. Это обстоятельство и заставило отменить решенную отправку Азефа за границу: последний был и оставался человеком, способным привести полицию к Гершуни наикратчайшим путем. Именно так стоял вопрос в конце февраля 1903 года.
Для Лопухина и Зубатова открывалась перспектива к полной реабилитации.
