Но никаких связей с террористами в Петербурге Рутенберг не имел; после 9 января он должен был кинуться в Москву разыскивать Савинкова.
9 января Гапон и Рутенберг шли во главе колонны, расстрелянной войсками у Нарвской заставы. Рядом с ними было много убитых; убиты были и двое рабочих, прикрывших телами упавшего на мостовую Гапона. Улучив момент, Рутенберг извлек Гапона из-под трупов и утащил в ближайшую подворотню. Там Рутенберг достал из кармана ножницы, остриг Гапона для конспирации, переодел и потащил его прятаться к своим знакомым (в этот или последующие дни Гапон прятался и на квартире М.Горького); так началась революционная эпопея Гапона.
Неизвестно, что еще было в карманах у предусмотрительного Рутенберга и в чем состояли его планы на 9 января.
После 9 января над головой Лопухина стали сгущаться тучи. Способствовало этому то, что ни допросы арестованных, ни показания агентов не подтверждали революционных планов, готовившихся на этот день. Руководители охранки, в том числе А.В.Герасимов, переведенный после 9 января из Харькова в столицу, были изрядно заинтригованы. Об этом свидетельствует и вопрос, заданный Герасимовым Гапону через год после этих событий.
«Внезапно я его спросил, – вспоминает Герасимов, – верно ли, что 9/22 января был план застрелить Государя при выходе его к народу. Гапон ответил:
– Да, это верно. Было бы ужасно, если бы этот план осуществился. Я узнал о нем гораздо позже. Это был не мой план, но Рутенберга... Господь его спас...»
[644]
Но в 1906 году Гапон, предлагавший охранке свои услуги и обещавший соблазнить на то же Рутенберга, набивал цену и Рутенбергу, и себе. Не случайно Герасимов не поверил в конечном итоге ничему из разглагольствований Гапона. И уж тем более такая информация не могла оправдывать Лопухина: каким образом он мог быть посвящен в планы Рутенберга, не имевшего 9 января никаких сообщников?
Разумеется, чисто гипотетически наличие террористов в толпе можно было допустить. Залп на набережной 6 января усилил тревоги руководства МВД, и Лопухину охотно поверили. Заявление Лопухина было тем более уместным, что позволило найти однозначное решение в непростой ситуации. Но ведь не в расстреле же толпы оно должно было состоять!
Представьте себе, например, кремлевских вождей, запрещающих первомайскую или ноябрьскую демонстрацию, а тем более расстреливающих ее на основании подозрений о наличии террористов среди демонстрантов. Разумеется, такое представить себе затруднительно. Но жестокий урок 9 января усвоили все – и царское правительство, и его преемники. Тогда же все это было в новинку, и тем более инициатива запрещения шествия исходила от человека, в первую очередь обязанного заботиться о поимке террористов – от директора Департамента полиции.
Формально решение приняли на совещании, собранном вечером 8 января у Святополк-Мирского. Присутствовали: министр юстиции Н.В.Муравьев, министр финансов В.Н.Коковцов, его товарищ министра В.И.Тимирязев, руководивший Департаментом торговли и промышленности, тогда еще не выделенным в отдельное министерство, товарищи министра внутренних дел К.Н.Рыдзевский и П.Н.Дурново, начальник штаба войск гвардии Н.Ф.Мешетич, И.А.Фуллон и А.А.Лопухин.
По деловому и почти без дискуссий был принят план, предложенный руководством МВД: царь остается в Царском Селе; толпы к центру не допускаются, власть для этого передается военным; аресту подлежит Гапон и все известные функционеры ПСР в Петербурге и Москве. Единственное возражение пытался внести Фуллон, ранее давший слово Гапону не арестовывать его, но это отклонили.
Гражданские участники совещания не поняли или сделали вид, что не поняли, как же будут действовать военные, получившие приказ не пропускать толпу.
Все понимающий Спиридович рассказывает об этом совещании с чужих слов, и особо подчеркивает, что Лопухин не выступал. Очевидно, его присутствие считал необходимым Святополк-Мирский для того, чтобы Лопухин мог повторить свои аргументы в случае сомнений в запрете шествия; для того же Мирский брал Лопухина и к царю. Несомненно, и сам Лопухин должен был не терять возможность вмешаться в события, если бы это потребовалось. Но ни на совещании, ни у царя вопросов не возникло, а Лопухин не случайно старался зря не вылезать – все и так шло согласно его плану.
После совещания Фуллон и военные уточняли диспозицию войск, а Святополк-Мирский и Лопухин выехали в Царское Село получать утверждение решений у царя. Последний, приняв доклад, был рад возможности ничего лично не предпринимать, и спокойно отправился спать. Он не понял того, что его самого швыряют лицом в грязь и кровь, от которых ему не отмыться уже до конца жизни.
В ту же ночь полиция аккуратно арестовала весь Петербургский комитет ПСР и примыкавших к нему подпольщиков. Одновременно по распоряжению из столицы был арестован и Московский комитет во главе с Зензиновым – Лопухин, когда хотел, умел действовать мгновенно.
Гапон не был арестован. Считается, что его надежно охраняли преданные ему рабочие. Но Гапон не был на нелегальном положении и должен был быть доступен соратникам, координирующим подготовку шествия. Едва ли, поэтому, его трудно было отыскать. На деловую встречу Лопухин действительно не смог его вызвать – тут решение оставалось за Гапоном. Но что могли предпринять безоружные или почти безоружные рабочие против ареста? Лопухин же, после совещания у Святополк-Мирского, имел возможность как угодно усилить полицию войсками. Очевидно, арест Гапона в данный момент просто не соответствовал его плану: Гапон и все двести тысяч его приверженцев должны были следовать в расставленную ловушку.
Апофеозом событий 9 января стал эпизод на Дворцовой площади. Туда, минуя все кордоны, все же добралось несколько тысяч демонстрантов из разных районов. Они долго ждали желательного завершения происходящего и отказывались расходиться. Тогда их просто смели ружейным огнем.
Монархия вступила в эпоху крушения.
«Кровавое воскресенье» практически покончило со всеми результатами деятельности Зубатова, пытавшегося создать социальную гармонию под сенью Российской монархии. Покончило оно и с либеральными надеждами, которыми питалась интеллигенция с момента гибели Плеве. Это очень четко сформулировал и подчеркнул Л.Мартов (Ю.О.Цедербаум) в «Искре» 27 января 1905 года:
«Когда ночью 9 января борцы за свободу подсчитывали многочисленные жертвы этого дня, они должны были по справедливости ко многим сотням павших прибавить целых четыре убитых или по крайней мере смертельно раненых „истинно русских“ идеи.
Раз навсегда поражена – и не излечиться ей во веки! – идея „народного“ абсолютизма. Сыгравший такую роль во всем движении, культивировший эту идею Г.Гапон открыто и честно констатировал ее крушение. Вместе с ней, однако, слетает последняя идеологическая риза со старого кровавого строя, исчезает последняя тень нравственной связи его с народом.
Добита окончательно – после ран, нанесенных Зубатовым и Шаевичем, – идея российского полицейского социализма. Мыслимы еще новые и новые погудки на этот достаточно уже старый лад, но „дух жив“ навсегда улетел уже от зубатовского „экономизма“, и если бы новые „легальные союзы“ были инсценированы правительством, теперь уже с самого начала рабочие будут входить в них со скрытой целью возмущения.
