Только в столицах соотношение сил показалось недостаточно четким – и притом исключительно благодаря реальной силе все той же власти, мнимую слабость которой постарались отметить все современники: ни в Москве, ни в Петербурге в октябре 1905 года администрация все же не позволила вволю разгуляться страстям. Такой неясный исход эксперимента спровоцировал его дальнейшее продолжение – уже по чистой инициативе революционеров: декабрьское восстание в Москве и все прочее.
Правильный вывод, таким образом, сделан не был, а ведь он должен был быть весьма четким: только твердая царская власть (не обязательно с сохранением абсолютной монархии) могла в тех условиях сохранить возможность существования оппозиционного общества (включая и интеллигенцию, и национальные меньшинства) и обеспечить его безопасность от остального народа.
Вся история России, начиная с 1917 года, подтверждает правоту этого тезиса: кончился царизм – и интеллигенцию неудержимым потоком понесло кого в эмиграцию, кого – в ГУЛАГ, а кого – прямо в расстрельные подвалы, а евреи едва избежали судьбы чеченцев и калмыков 1944 года и поголовной отправки в Биробиджан. И никакая лояльность по отношению к новому режиму от этого не спасала.
А ведь все это можно было понять еще в «дни свобод».
Причем, как подтвердили события уже более поздних времен (когда в 1917-1918 году от прежде любимого царя окончательно отвернулась почти вся Россия), совершенно неверным оказался и вывод, который предпочли сделать Николай II и придворная челядь: что народ безоговорочно выступил за царя и сохранение прежнего режима. Обратим внимание на то, что почти нигде выступления масс не начинались непосредственно с монархических манифестаций; всегда этому предшествовала демонстративная радость тех, кто приветствовал Манифест. Следовательно, гораздо уместнее считать движущей силой и черной сотни, и широчайших масс русского народа не столько позитивные чувства к царю и его режиму (начисто исчезнувшие в 1917 году), сколь негативное отношение к богатым, образованным и чуждым по духу – барам, интеллигентам, жидам и прочим инородцам. Именно этим мотивам поведения масс было суждено надолго пережить и 1905, и 1917 год.
Между тем, проведение референдума, фактически открытого публикацией Манифеста 17 октября, «днями свобод» не ограничилось.
Спад насилия в городах не сулил России успокоения: на дыбы становилась деревня, до которой Манифест дошел с естественным запозданием. Там тоже знали, как следует воспользоваться свободой – и развернулись массовые погромы помещичьих усадеб.
В конечном итоге премьерство Витте провалилось полностью: джин насилия и произвола, выпущенный этим хитроумным политиком из бутылки, в которой его хранили царские власти, готовые зажимать и запечатывать все живое в России, разнес начисто попытку Витте установить стабильный и пользующийся популярностью политический режим. Никто не оценил ни усилий Витте по дестабилизации царской власти, но никто и не пожелал считаться с личностью, оказавшейся во главе России в октябре 1905 года – вопреки и воле царя, и, как оказалось, желаниям почти всего населения России. Бразды внутреннего правления Витте был вынужден передать министру внутренних дел П.Н.Дурново, взявшегося за бесхитростную, но умело проводимую тактику подавления всех эксцессов вооруженной силой.
Полное банкротство политического курса Витте стало ясным в апреле 1906 года, накануне открытия первой сессии Думы, когда уже можно было подвести итоги выборов в нее. Одну часть Думы составили интеллигенты, готовые до последнего бороться с царизмом, а другую крестьяне, которых традиционно считали оплотом монархии в России. Не известно, как бы проголосовала Дума, если бы ей было предложено рассмотреть вопрос о сохранении царской власти – на такую постановку не решился никто из самых оголтелых думских депутатов. Вполне возможно, что вердикт Думы был бы положителен по отношению к царю. Но зато было ясно, что по другому вопросу решение Думы будет однозначным: абсолютное ее большинство проголосует за лишение помещиков земельной собственности – а это неминуемо приведет если не прямо к гражданской войне, то к такому экономическому кризису, какой покончит и с политическим режимом.
Поэтому в апреле 1906 года истек срок пребывания Витте у власти; со всеми остающимися проблемами предстояло разбираться уже его преемникам. Таким недолговечным оказалось его торжество!
А ведь ради этого торжества Витте не пожалел разрушить русско-германский союз, заключенный императорами в Бьерке!
Как раз к апрелю 1906 стало ясно и то, что иссякли все надежды Вильгельма II получить санкцию России на разгром Франции – т.е. на то, что безуспешно пытался заполучить еще Бисмарк у отца и у деда Николая II.
Все вернулось на круги своя, и не случайно именно в это время были уволены в отставку и Шлиффен, и фактический глава германского внешнеполитического ведомства Фридрих фон Гольштейн – они-то, по-видимому, и были идеологами заговора двух императоров и творцами планов того, что должно было последовать вслед за Бьеркским соглашением.
Уже в январе 1906 года Вильгельм вполне имел право задать вопрос Коковцову, проезжавшему через Берлин из Парижа, где российскому уполномоченному удалось договориться о дальнейшем возобновлении французской финансовой помощи: «Скажите, пожалуйста, господин статс-секретарь, неужели Вы не считаете просто диким, что среди всеобщего развала, среди постоянных волнений, которые могут снести все, что есть еще консервативного в Европе, две монархические страны не могут соединиться между собой, чтобы составить одно плотное ядро и защищать свое существование. Разве это не прямое безумие, что вместо этого монархическая Россия через голову монархической же Германии ищет опоры в революционной Франции и вместе с нею идет всегда против своего естественного и исторического друга»
[722]
? – и дело тут было, конечно, не в республиках и монархиях, которые тоже преходящи (долго ли существовала Германская империя, чтобы можно было относиться к ней, как к традиционной силе?), а в судьбах народов.
Подводя итоги деятельности Витте, нужно признать, что он спас в 1905-1906 году Францию от очередного разгрома (а не заслуживала ли она его?), но не принес ни этим, ни всем остальным ни малейшей пользы России. Сам же Витте ни от кого и ни за что не получил благодарности – даже и от французов.
Что же касается германского императора, то он тем более не получил благодарности за спасение в 1905 году России от такой революции, которая, не вмешайся он, все смела бы в ней значительно сильнее, чем почти карманная революция, которую сподобился осушествить граф Витте.
Мрачные итоги.
Но на этом, естественно, история не остановилась.
8. Дредноуты ставят политическую задачу.
Множество анекдотов имеет такое стандартное начало: возвращается муж из командировки, а... – и т.д. Подобные возвращения происходят иногда не только с несчастливыми мужьями, но и с целыми государствами. Такого рода командировкой, оторвавшей Россию от привычной нормальной жизни, и была для нее сначала война на Дальнем Востоке, а потом и революция. Возвращением для России стало появление полноценного главы правительства в лице П.А.Столыпина, разгон совершенно недееспособной I Государственной думы и переход к постепенной политике реформ и модернизации народного хозяйства. Увы, столь нетипичный для России период относительно хорошей жизни оказался недолговечен, но нам пока рано заниматься тем, как и почему так случилось. В данный момент нас, прежде всего, интересует то, к какой же международной ситуации вернулась Россия из своей длительной командировки.
