Неисповедимы пути святых Русской Православной Церкви!
Осенью 1894 года Александр III умирал в Ливадии.
Будущий Николай II ожидал там же приезда невесты из Германии, которую взялись привезти, во избежание каких-либо неожиданностей, все те же Сергей Александрович и Елизавета Федоровна.
Запись в дневнике пока что цесаревича от 27 сентября 1894: «Утром после кофе, вместо прогулки, дрались с Ники
[252]
каштанами, сначала перед домом, а кончили на крыше»
[253]
.
Запись от 29 сентября: «Утро было ясное, но к полудню небо затянуло тучами, хотя было совершенно тепло. Опять дрался с Ники шишками на крыше»
[254]
.
Комментарии А.Б.Широкорада: «на первом этаже Ливадийского дворца корчится в страшных муках император Александр III (ему оставалось жить менее трех недель), а на крыше постоянно „дерется шишками“ его двадцатишестилетний сын – гвардейский полковник и наследник престола! Причем для цесаревича занятие это столь важно, что обязательно заносится в дневник. Все три недели до смерти отца – гулянки, пьянки, купания и т.д.»
[255]
.
Александр III, неожиданно для всей России умерший 20 октября 1894 года на пятидесятом году жизни, оставил трон сыну – Николаю II.
Воцарение молодого человека, совершенно неизвестного широкой публике, возбудило множество надежд. Но знаменитая речь Николая 17 января 1895 года, где тот назвал конституционные стремления «бессмысленными мечтаниями», обрушила на «общество» холодный душ. Злые языки утверждали, что Николай читал речь по шпаргалке, спрятанной в фуражке, которую держал в руке. Автором записки был якобы К.П.Победоносцев, который выразился не столь грубо: у него мечтания были названы беспочвенными, но царь неправильно прочел – подобные курьезы случались, как известно, с Л.И.Брежневым, но лишь после наступления старческого маразма.
Первые шаги императора повергли в шок и большинство министров. Оказалось, что Николай практически не способен вникнуть в суть многих дел, которые ему объясняют советники. Даже спустя много лет, когда он многому обучился, доклады его начальника Главного штаба генерала М.В.Алексеева о суточных изменениях на фронте, разжеванные до последней степени, Николай II мог улавливать только по понятным ему деталям: «царь переспрашивает и интересуется не делом, а мелочами, фамилиями близких и т.п.»
[256]
.
Одним из немногих исключений из прочих вопросов большой политики были задачи внешних завоеваний, которые молодой царь считал своим кровным делом, как правило занимая позиции, значительно превосходившие по решительности мнения его министров – так продолжалось до самого 1914 года, когда заглавная роль в правительстве перешла к самым оголтелым и безмозглым милитаристам, превосходившим по этим качествам самого царя! Во всех же прочих делах в самом начале своей политической деятельности универсальным способом решения проблем царь избрал согласие с практически каждым поступившим предложением. Получив позже, однако, новое предложение, царь соглашался и с ним.
В итоге принималось и претворялось в жизнь то мнение, которое успевал высказать последний из советников перед изданием формального постановления – своеобразная игра в русскую рулетку, приносившая иногда самые фатальные результаты.
При таких условиях колоссально возросла роль братьев покойного императора: все они были и старше, и опытней молодого царя, а кроме того и имели больше возможностей, чем другие деятели, воздействовать на него в неформальной обстановке. Только к 1905 году выяснилась их практическая недееспособность и пагубность их советов. Тогда с их засилием было покончено, но зато роль первого советника императора стала переходить в руки его волевой супруги...
Александр III также не хватал звезд с небес (Витте даже считал, что Николай был умнее отца
[257]
); немалых трудов стоило убедить его в чем-нибудь принципиально новом. Но один раз будучи убежден, Александр Александрович уже твердо следовал принятому решению. Переубедить его было можно только очень серьезными контрпредложениями и большой настойчивостью. Словом, на мнение прежнего царя можно было вполне положиться; оно менялось только по очень веским причинам. Глубочайшим же своим убеждениям (например, приверженности самодержавному принципу) отец Николая II никогда не изменял.
В последнем качестве Николай, вроде бы, не отличался от отца, но сходство было скорее внешним. Приверженность и Николая II к сохранению самодержавия была скорее упрямством, которое подчинилось, тем не менее, грубой силе: когда его прижали, то он пошел и на введение в 1905 году по существу конституционного правления, а в 1917 году даже отрекся от престола безо всякой попытки осмысленного сопротивления.
Подчеркнем еще раз, что Николай II не был вовсе необучаем. Его ограниченные возможности определялись полным отсутствием творческого воображения и бывшей следствием того же малой весомостью исходного образования, которое, казалось бы, закачивалось в него годами принудительного и обременительного для него обучения в детском и юношеском возрасте. Но он обладал хорошей памятью и некоторой цепкостью к деталям. При этом никто в целом свете не получал ежедневно информацию более подробную, чем он. В результате он приобрел огромный опыт, стал более разумно судить о государственных делах и (особенно в последние два года правления) оказался способен на некоторые совершенно самостоятельные и вполне обоснованные идеи и поступки – но время его царствования безнадежно истекало, фатально укороченное совершенными им ошибками.
Первоначальная неспособность Николая II к самостоятельным решениям создавала проблемы, заметные многим – в том числе ему самому. Это ставило во главу угла его доверие или недоверие к тому советнику, с которым приходилось иметь дело.
Это не самый плохой способ принятия решений; известно, что многие деятели, значительно более одаренные, чем Николай II, но неспособные постичь суть какого-то конкретного вопроса, поступали так же. Беда Николая состояла в том, что доверие к советникам было сначала единственным, а позже – основным принципом принятия решений, доступным для него.
Положение, сложившееся уже через несколько лет после воцарения Николая, охарактеризовал бывший военный министр П.С.Ванновский в доверительной беседе с будущим военным министром – А.Ф.Редигером: «Про государя он говорил, что тот неустойчив, напоминает собой Александра I, министры ему льстят, хвалят всякую его идею, спешат угодить. Я высказал сожаление, что нет близкого, доверенного лица, – Ванновский сказал, что это потому, что такого и не хотят иметь. Супруга имеет влияние, но она России не любит. Единственный близкий человек – это Гессе
[258]
, хороший, но глупый»
[259]
.
