Тут же до Аргунова и дошла весть об аресте томской типографии. Немедленно начались аресты и в Москве; всего было арестовано 23 человека – все руководство «Союза социалистов-революционеров».
Состав «Союза» и роли его участников были великолепно известны Зубатову по агентурным данным и результатам наружнего наблюдения, но только арест и откровенные признания работников нелегальной типографии, взятых с поличным (их добился Спиридович, специально командированный в Томск), позволили дать ход созревшей ликвидации. Зубатов это виртуозно осуществил, хотя, как мы знаем, и не снискал при этом ожидавшихся лавров.
Аргунов позже вспоминал:
«Мы (я, жена и М.Ф.[Селюк]) оставались невридимыми. Был выход бежать за границу. Но нам не хотелось идти добровольно в ссылку заграничную, а главное, жаль было бросить дело, труда потраченного. И мы решили остаться, чтобы спасти то, чего еще не коснулись жандармы, удержать связи и обеспечить продолжение издания „Рев[олюционной] Рос[сии]“. Зная, что трудно будет возобновить издание в России, мы сделали уступку времени, решили напечатать экстренно арестованный № 3 „Рев. Рос.“ за границей. Для этого отрядили за границу М.Ф. Ей выдали в московской полиции легальный вид, и она 25 октября уехала за границу. За нами слежки не было.
Азеф принял горячее участие в нашем горе. Из пассивного участника он превратился в активного члена нашего Союза. Торжественного вступления в Союз не было. Сделалось это само собой. Хотя слежки не было, но виделись мы с ним конспиративно. Помню свидание в Сандуновских банях: обсуждали дела голыми. Он настаивал на том, чтобы нам всем немедленно эмигрировать и продолжать дело за границей. Сам он ехал тоже за границу по своим личным делам (командировка в Берлин конторой) и предлагал свои услуги там.
В конце концов мы сдались перед неизбежностью и признали совершившийся факт – конец нашего Союза и необходимость апеллировать к загранице. Уехавшей М.Ф. мы дали завещание войти в соглашение с заграничными организациями и выпустить во что бы то ни стало № 3 „Рев. Рос.“. У нас сохранились дубликаты статей и, кроме того, был набор для № 4. Все это было отослано за границу с одним молодым студентом [– Абрамом Гоцем, младшим братом Михаила Гоца, возвращавшимся после каникул в Берлинский университет]. Затем мы спешно увиделись с уцелевшими кое-где нашими товарищами по Союзу и сотрудниками и старались вселить в них уверенность, что не все пропало, что погром не вырвал корней Союза.
Азефу мы вручили все, как умирающий на смертном одре. Мы рассказали все наши пароли, всех людей, все без исключения связи (литературные и организационные), все фамилии и адреса и отрекомендовали его заочно своим близким. За границей он должен был явиться с полной доверенностью от нас, как представитель Союза, рядом с М.Ф. Чувство к нему было теплое, товарищеское, пожалуй, даже чувство дружбы. За эти дни несчастья его активное вмешательство сдружило нас.
/.../ В конце ноября Азеф с семейством уехал за границу /.../.
7 декабря нас арестовали»
[531]
.
Внедрение агента прошло, таким образом, идеально: арестовали всех ведущих деятелей «Союза», кроме тех, с кем он был непосредственно связан – супругов Аргуновых и М.Ф.Селюк. Не вина Зубатова и Азефа, что Аргуновы отказались эмигрировать – вопреки очевидной необходимости. Азефу в Берлине хватило и известной революционерки Марии Селюк – в качестве живого пароля.
За границу Азеф выехал со всем семейством: женой, обоими сыновьями (второй только что родился) и кормилицей младенца. Никакой командировки в Берлин по делам фирмы, конечно, не было: на самом деле Азеф уволился и по специальности больше не работал (в Германии он появлялся на заводах и выполнял для них бесплатно какую-то работу, имитируя для революционеров продолжение профессиональной деятельности и объясняя тем самым источники своих доходов).
От Департамента полиции с момента отъезда за границу ему было установлено жалование уже 500 рублей в месяц (а сверх того оплачивались дорожные и прочие сверхурочные расходы) – это совершенно баснословная сумма, примерно в 10 раз превышающая зарплату обычного начинающего инженера. В конце же деятельности, в 1906-1908 годах, казенное жалование Азефа дошло до 1000 рублей в месяц – это было на уровне товарища (заместителя) министра внутренних дел и выше директора Департамента полиции
[532]
!
Для сравнения укажем, что накануне и в начале 1905 года «генералы» большевистской партии – члены и агенты ЦК (всего 11 человек) получали от партии по 100 рублей на каждого в месяц (независимо от их семейного положения, образа жизни и возможностей побочного заработка)
[533]
. Официально и содержание Азефа от его партии было примерно на таком же уровне – он получил постоянный оклад в 125 рублей в месяц.
Но в то же саме время в руках Азефа было практически бесконтрольное использование средств Боевой Организации, с 1903 года находившихся в его полном распоряжении. Одновременно и его жена, состоявшая официальным представителем Партии социалистов-революционеров в Париже имела доступ к партийным деньгам, которыми она «пользовалась без всякого контроля»
[534]
.
Последнее, однако, едва ли поддается однозначной трактовке, поскольку «Азеф ругал жену за каждую копейку, был противником любых трат, внешне они жили весьма скромно, хотя сам Азеф любил удобства, хорошие костюмы, короче говоря, „жизнь“ во всех ее проявлениях»
[535]
.
Позднее Л.П.Менщиков, один из ближайших сотрудников Зубатова, а затем и Герасимова, выражал недоумение и возмущение деятельностью Азефа: последний получал бешеные деньги, а за все годы сотрудничества (1901-1908) выдал полиции всего нескольких революционеров, да и то большинство из них – уже известных и преданных другими полицейскими провокаторами, о чем Азеф мог знать или догадываться, и завершал анализ его деятельности вопросом (не известно, насколько искренним): «Кто же в сущности был Азеф? Кому же он служил в действительности?»
[536]
.
К окончательному ответу на этот вопрос мы еще вернемся, а в отношении 1901-1903 годов определенно скажем, что Азеф выполнял специальную миссию, возложенную на него Зубатовым.
