Буш далее сказал: «Свобода не то же самое, что независимость. Американцы не будут поддерживать тех, кто добивается независимости, чтобы тиранию из центра заменить местным деспотизмом. Они не будут помогать тем, кто поощряет самоубийственный национализм, основанный на этнической ненависти».
Украинцы, потрясенные этой последней фразой, конечно, не знали, что президент США всего лишь воспроизвел то, что Бейкер приватно высказал Шеварднадзе в июле 1989 года. Буш повторял это теперь в качестве особого предупреждения вновь избранному президенту Грузии Звиаду Гамсахурдиа, который вел себя как диктатор и преследовал многие нацменьшинства. Но Буш также знал, что подобные этнические страсти существуют и на Украине, и его предупреждение тем самым относилось и к слушателям в Киеве.
Раздосадованный Иван Драч, лидер движения за независимость Украины, пожаловался репортерам: «Буш прибыл сюда как посланец Горбачева. Он высказался об украинской независимости менее радикально, чем наши собственные политические деятели-коммунисты. Но им-то надо получить место здесь, на Украине, а ему не надо!»
В обзоре, опубликованном в «Нью-Йорк таймс» 29 августа, Уильям Сэфайр снова вытащил на свет старое обвинение в том, что Буш слишком робок и по обыкновению принимает сторону сил статус-кво против тех, кто за демократические перемены. В качестве доказательства № 1 он привел речь президента, назвав ее «огорошивающей речью в стиле «котлеты по-киевски». Это сравнение было почти незамедлительно подхвачено другими и больно задело Буша…
Новый Союзный договор Горбачева должен был подписываться Ельциным и Назарбаевым в Москве в четверг, 20 августа. Советский президент надеялся, что руководители других республик поставят свои подписи позже.
Опубликованный за пять дней до даты подписания, этот договор передавал столь много прерогатив власти республикам, что ставил тем самым конец исторически централизованному Советскому Союзу. Он включал также некоторые уступки, которые Кремль делал республикам по налогообложению, природным ресурсам и контролю над аппаратом государственной безопасности. Все это для приверженцев жесткой линии в Москве оказалось неприятным сюрпризом.
Накануне подписания Союзного договора западные дипломаты и политические деятели гадали, сможет ли Горбачев пережить еще одну такую огромную перемену.
Многие месяцы ходили разговоры о государственном перевороте. Один переворот предсказывал Шеварднадзе, уходя в отставку в декабре. В июне мэр Попов предупредил Мэтлока, что сторонники жесткой линии готовятся выступить против Горбачева.
Но с каждой ложной тревогой, после каждого грозившего, но не состоявшегося путча Горбачев, казалось, становился более уверенным в своей непобедимости и потому менее склонным принимать слухи и предупреждения всерьез.
В воскресенье, 18 августа, приближался конец отпуска, который он проводил с женой, дочерью, зятем и внучками в своем роскошном убежище в Форосе, на крутом берегу Черного моря. Во второй половине дня Горбачев работал над речью, которую собирался произнести через два дня в Москве при подписании Союзного договора.
Внезапно появился его главный охранник с известием, что к нему прибыла делегация из Москвы. Тотчас что-то заподозрив, Горбачев поднял трубку телефона, чтобы вызвать подкрепление. Телефон не работал, как и все другие, по которым он пробовал звонить.
К этому времени приехавшие ворвались к нему в кабинет. В числе их был заведующий его канцелярией Валерий Болдин, которому Горбачев вполне доверял, и Олег Бакланов, секретарь ЦК КПСС и главный трибун военно-промышленного комплекса.
Объявив Горбачеву, что они представляют Государственный комитет по чрезвычайному положению, приехавшие потребовали, чтобы он подписал указ, передающий президентскую власть Янаеву. Горбачев отказался — и его посадили под домашний арест.
«Борис, друг мой!»
Из Киева Буш совершил перелет прямо в штат Мэн, где планировал провести, как он это называл, «отдохновенно» месяц. Однако, прочитав 18–19 августа бюллетени разведслужбы, он увидел в них несколько сигналов о том, что в Советском Союзе, похоже, происходит что-то очень плохое.
«Ежедневная информация для президента» за субботу, 17 августа, начиналась с сообщения о том, что сторонники жесткой линии в СССР, видимо, готовятся в последнюю минуту устроить обструкцию новому Союзному договору. Далее в сообщении отмечалось, что в пятницу Александр Яковлев предупредил: «влиятельная группа сталинистов» планирует «партийный и государственный переворот». В заключение в «Ежедневной информации» говорилось: «Возрастает опасность того, что традиционалисты захотят создать такую ситуацию, которая оправдала бы применение силы для восстановления порядка». Заговорщики «будут стараться вовлечь Горбачева в созданную ими ситуацию, но на этот раз он может повернуться против них и присоединиться к демократам».
Позднее в другом разведбюллетене, основанном на сведениях из весьма секретных источников, включая спутниковый шпионаж, был поднят тревожный вопрос: почему Горбачев не вылетел из Крыма в Москву в воскресенье на церемонию подписания Союзного договора?
А в Кеннебанкпорте в воскресенье вечером местные ловцы омаров и агенты секретной службы устанавливали барьеры против урагана Боб, бушевавшего у середины Атлантического побережья страны. В доме под серой черепицей Буш, готовясь отойти ко сну, слышал, как по крыше барабанит дождь. Он намеревался встать на заре, чтобы вместе со Скоукрофтом и Роджером Клеменсом, звездой бейсбола из бостонской команды «Ред сокс», отправиться в клуб графства на Кэйп-Арундел поиграть там в гольф. Президент едва закрыл глаза, как на деревянном ночном столике зазвонил белый телефон. Было 23.45.
Звонил Скоукрофт из своего номера в гостинице «Нонантум». В половине двенадцатого, уже лежа в постели, он смотрел программу Си-эн-эн и услышал сообщение, основанное на заявлении ТАСС, о том, что из-за «плохого здоровья» Горбачева вице-президент Янаев вынужден сменить его на посту. Скоукрофт решил тогда не беспокоить президента, пока не получит подтверждения этого известия и не узнает подробностей.
Теперь же он сказал Бушу, что Си-эн-эн передала второе сообщение ТАСС о том, что Янаев и остальная хунта, включающая Павлова, Крючкова, Язова, Пуго и Бакланова, ввели в Советском Союзе «чрезвычайное положение» на шесть месяцев!
— Боже мой! — воскликнул Буш.
Исходя из предположения, что сообщение верно, Скоукрофт посоветовал президенту, конечно же, ни в коем случае не одобрять новое руководство в Москве. Но Буш должен также понять и то, что, если путч поддерживают столько могущественных фигур, он скорее всего закончится успешно. Западу, возможно, придется иметь дело с этими людьми, поэтому «не следует сжигать мосты, соединяющие их с нами».
Буш не знал, как же охарактеризовать путч в публичном заявлении администрации. Скоукрофт заметил, что такие слова, как «незаконный», «противозаконный», «неконституционный», были бы слишком провокационными; наконец они с президентом сошлись на более нейтрально звучащем слове «внеконституционный».
