Вышинский: Четвертое условие?
Радек: Четвертое — раздел страны. Германии намечено отдать Украину; Приморье и Приамурье — Японии.
Вышинский: Насчет каких-нибудь других экономических уступок говорилось тогда?
Радек: Да, были углублены те решения, о которых я уже говорил. Уплата контрибуции в виде растянутых на долгие годы поставок продовольствия, сырья и жиров. Затем — сначала он сказал это без цифр, а после более определенно — известный процент обеспечения победившим странам их участия в советском импорте. Все это в совокупности означало полное закабаление страны.
Вышинский: О сахалинской нефти шла речь?
Радек: Насчет Японии говорилось — надо не только дать ей сахалинскую нефть, но обеспечить ее нефтью на случай войны с Соединенными Штатами Америки. Указывалось на необходимость не делать никаких помех к завоеванию Китая японским империализмом.
4. И еще из допроса Радека:
«Радек: Мы решили для себя, что за директиву Троцкого мы не можем брать на себя ответственность. Мы не можем вести вслепую людей. Мы решили созвать совещание. Пятаков поехал к Троцкому… Троцкий сказал, что совещание есть провал или раскол…
Тогда мы решили, что мы созываем совещание, несмотря на запрет Троцкого. И это был момент, который для нас всех внутренне означал: пришли к барьеру… Прерывали ли мы деятельность после того, как получили директиву? Нет. Машина крутилась и в дальнейшем.
Вышинский: Вывод какой?
Радек: Поэтому вывод: реставрация капитализма в обстановке 1935 года. Просто — «за здорово живешь», для прекрасных глаз Троцкого — страна должна возвращаться к капитализму. Когда я это читал, я ощущал это, как дом сумасшедших. И наконец, немаловажный факт: раньше стоял вопрос так, что мы деремся за власть потому что мы убеждены, что сможем что-то обеспечить стране. Теперь мы должны драться за то, чтобы здесь господствовал иностранный капитал, который нас приберет к рукам раньше, чем даст нам власть. Что означала директива о согласовании вредительства с иностранными кругами? Эта директива означала для меня совершенно простую вещь, понятную для меня, как для политического организатора, что в нашу организацию вклинивается резидентура иностранных держав, организация становится прямой экспозитурой иностранных разведок. Мы перестали быть в малейшей мере хозяевами своих шагов.
Вышинский: Что вы решили?
Радек: Первый ход — это было идти в ЦК партии, сделать заявление, назвать всех лиц. Я на это не пошел. Не я пошел в ГПУ, а за мной пришло ГПУ.
Вышинский: Ответ красноречивый.
Радек: Ответ грустный».
(Эти показания и имел в виду Молотов под тем, что называл «нелепостью». Продолжим же прерванную цитату.)
«.. Я думаю, что и в этом есть искусственность и преувеличение. Я не допускаю, чтобы Рыков согласился, Бухарин согласился на то, даже Троцкий — отдать и Дальний Восток, и Украину, и чуть ли не Кавказ, — я это исключаю, но какие-то разговоры вокруг этого велись, а потом следователи упростили это…»
Думаем, читатель и без нашей подсказки найдет самую чудовищную нелепость всей этой истории. Она заключается в том, что этот план, даже Молотовым, вторым человеком в государстве, воспринимаемый как чудовищная нелепость, как абсурд, — все это совершилось.
Не Бухарин, не Радек, не Пятаков — другие члены ЦК, секретари обкомов, президенты и премьер-министры реализовали этот план до самых мельчайших его деталей. Кстати, к вопросу об абсурде: если бы году этак в 1985 кто-нибудь рассказал нам, какой станет Россия в 2000 году, — кто из нас в ответ не покрутил бы пальцем у виска?
Вот так, дорогой Владимир Богданович…
Продал бы Лев Давидович Вашу Родину с речкой Барабашевкой еще в 1935 году японцам. И не о чем бы Вам стало писать в Вашем «Ледоколе». И Бристоль бы без Вас осиротел к концу века. И неоткуда Вам было бы в него бежать. Ибо ни в какую Женеву Вас никто бы и не послал.
Вот Вам и вся Ваша «Сослагательная История»…
Так что молчаливостью Лев Бронштейн никогда не отличался. Он был истым борцом за мировую революцию, сидя в ленинском ЦК… и оголтелым буржуином, как только его из ЦК поперли. Что, впрочем, одно другому не мешало… Но то, что этот Троцкий был «человеком мира», — это чувствуется и без ответов на вопросы товарища Вышинского его соратников.
И что же это мексиканского Льва Давидовича посмертно к нобелевской Премии мира не представили? Не понимаю… Вот ставропольскому же Михаилу Сергеевичу дали, да еще и прижизненно!
Но позвольте вернуться, коллега Суворов, к Вашему любимому Ледоколу…
А то он без нас и во льдах затеряться сможет…
Французский посол в Берлине Кулондр в своем докладе, направленном в Париж еще 15 декабря 1938 года, писал:
«Стремление Третьего рейха к экспансии на востоке мне кажется столь же очевидным, как и его отказ, по крайней мере в настоящее время, от всяких завоеваний на западе, одно вытекает из другого… Стать хозяином в Центральной Европе, подчинив себе Чехословакию и Венгрию, затем создать Великую Украину под немецкой гегемонией — таковой в основном кажется концепция, принятая нацистскими руководителями и, конечно, самим Гитлером».
Или Вы, Владимир Богданович, думаете, что французскую диппочту Сталин и Троцкий не читали, сидя на разных концах света?
А может, американцы зря подарили Адольфу Алоизовичу 2 млрд. долларов в Лозанне? И зря вручили нобелевскую Премию мира Чемберлену и Дауэсу за вброшенные в немецкую экономику 22 миллиарда дойчмарок?
Еще раз Вам на память — США никогда и ничего не дарят.
А если дарят — то любой ее подарок окупается!
Так что вопросами прошлого местные интеллектуалы у Вас на Западе мучаются сейчас не напрасно. И прекрасно знают, кто заливал еще с 1905 года в мозги Троцкого, пока еще не тронутые тогда ледорубом, эту гремучую смесь «перманента». И как этот «перманент» пошел дважды поджигать Европу. Ох, чувствуют они, что доиграются американцы со своим траверсом в третий раз…
И неспроста Ваш великий аналитический ум, Владимир Богданович, не находит ответа на вопрос, как удавалось Иосифу Сталину влиять на Франклина Рузвельта. Не находит, потому что при данной постановке вопроса — ответа нет! Ибо вопрос поставлен неверно. На Франклина Рузвельта можно было влиять. И на него влияли. Возможно, что и разрывной пулей в затылок…
Но даже сталинским талантам этого масштаба не потянуть… Особенно Иосиф Виссарионович осознал это после 13 июня 1941 года. Вот Рузвельт на Сталина и жизнь его страны влиять мог… и весьма разнообразно. Но не наоборот.
Мне, конечно, жаль, Владимир Богданович, если изложением своей версии я крушу Ваше восхищение и очарование Сталиным. Так сказать, опускаю его ореол гения всех времен и народов в Ваших глазах. Однако имею внутри себя тихую надежду, что столь же неизбежно поколеблется Ваше мнение о нем, как «..о звере, кровавом диком чудовище»
[85]
.
