Как отмечает в своих воспоминаниях Акакий Мгеладзе, который в 1930-е годы был одним из руководителей ЦК комсомола Грузии, вопрос о Косареве однажды был поднят им в ][350 одной из приватных бесед со Сталиным, во время которой им было сказано:
«Вопрос о Косареве два раза обсуждался на Политбюро. Проверку материалов поручили Жданову и Андрееву, они подтвердили, что заявление Мишаковой и других соответствуют действительности и материалы НКВД не вызывают сомнений».
[492]
Мгеладзе, считавший, что Косарев был невиновен или оклеветан Берией по личным мотивам, либо же стал жертвой судебной ошибки, тем не менее признавался:
«Я читал стенограмму Пленума ЦК ВЛКСМ, на котором снимали Косарева. И в выступлениях Жданова и Андреева, и в докладе Шкирятова все было настолько обосновано, невозможно было ни в чем усомниться».
[493]
Как отмечает Мгеладзе, Сталин далее подчеркнул, что ошибки бывают у всех; особенно много их было допущено в 1937 году, когда пострадало немало честных людей. Но, рассуждая об ошибках, Сталин не считал, что это каким-то образом относится к делу Косарева.
«Расстрельные списки»
А. В. Снегов упомянут в двух «расстрельных списках» и в обоих случаях с приговором по «первой категории» (расстрел): список от 7 декабря 1937 года по Ленинградской области
[494]
и список от 6 сентября 1940 года.
[495]
Несмотря на все это, Снегов остался жив, был одним из делегатов XX съезда КПСС и умер в глубокой старости в 1970-е годы.
Как указывается в предисловии к Интернет-публикации «расстрельных списков»:
«Многие из тех, чьи имена попали в последние из публикуемых нами списков 1938 г. (эти списки сброшюрованы в 11-й том), были осуждены (и то значительно позднее) не толь][351ко ВК ВС,
[496]
но и другими судебными органами (трибуналами, судами общей юрисдикции). При этом их зачастую приговаривали не к обозначенному в списках расстрелу, а к другим мерам наказания, а иногда даже освобождали. Например, выборочное изучение списка по Куйбышевской области, подписанного 29 сентября 1938 г., показало, что ни один человек из этого списка не был осужден ВК ВС, а значительная часть дел была и вовсе прекращена».
[497]
И еще:
«…Из этих 346 человек расстреляли не всех. Например, чекист Г. А. Саламов (бывший секретарь и ближайший сотрудник заместителя наркома внутренних дел В. М. Курского) был осужден к лагерному сроку, выжил и еще в 1989—1990 гг. о нем писала „Правда“ как о „невинной жертве сталинских репрессий“. Означает ли это, что Ульрих пользовался некоторой свободой в определении меры наказания, даже при том, что Политбюро уже утвердило персональные списки на расстрел, или между утверждением списка и заседанием ВК ВС он получил дополнительные указания — остается только гадать».
[498]
Постановления январского (1938) Пленума ЦК ВКП(б)
Комментируя решения январского Пленума ЦК 1938 года, Дж. Гетти и О. Наумов отмечают:
«Так, вина за массовые опустошения в партии (не без некоторых оснований) была возложена на бывших партсекретарей, которые большей частью были уже освобождены от обязанностей…
За последующие месяцы (после январского (1938) Пленума.— Г.Ф.) массовые изгнания из партийных рядов прекратились, большое число исключенных было восстановлено в партии, и впервые с 1933 года начался прием новых членов».
[499]
[352
Роберт Тэрстон подмечает другие особенности репрессивной политики 1938 года:
«Вышинский „подверг сомнению весь курс на террор“. „Без санкции генсека (Сталина.— Г.Ф.) Прокуратура никогда бы не предприняла шаги, которые она совершила, чтобы опротестовать и обуздать террор“.
Свидетельство Чуянова показывает, что НКВД вышел из-под контроля на местном, если не общесоюзном уровне… Но все собранные здесь доказательства говорят о том, что террор оставил два следа: в одном случае Сталин подталкивал развитие событий, готовил показательные процессы и требовал беспорядочным образом арестовать сотни тысяч людей в 1937 году. С другой стороны, органы, действовавшие не по сталинским директивам, фабриковали дела, пытали людей, и сами стали обособленной властью (выделено мной.— Г.Ф.)».
[500]
И. А. Бенедиктов тоже высоко оценивает значение решений январского Пленума для обуздания террора:
«Сталин, несомненно, знал о произволе и беззакониях, допущенных в ходе репрессий, переживал это и принимал конкретные меры к выправлению допущенных перегибов, освобождению из заключения честных людей. Кстати, с клеветниками и доносчиками в тот период не очень-то церемонились. Многие из них после разоблачения угодили в те самые лагеря, куда направляли свои жертвы. Парадокс в том, что некоторые из них, выпущенные в период хрущевской «оттепели» на волю, стали громче всех трубить о сталинских беззакониях и даже умудрились опубликовать об этом воспоминания!..
Январский пленум ЦК ВКП(б) 1938 г. открыто признал беззакония, допущенные по отношению к честным коммунистам и беспартийным, приняв по этому поводу специальное постановление, опубликованное, кстати, во всех центральных газетах. Так же открыто, на всю страну говорилось о вреде, нанесенном необоснованными репрессиями, на состоявшемся в 1939 г. XVIII съезде ВКП(б). Сразу же после январского пленума ЦК 1938 г. из мест заключения стали возвращаться тысячи незаконно репрессированных людей, в том числе и видные военачальники. Все они были официально реабилитированы, а кое-кому Сталин принес извинения лично».
[501]
[353
Лев Балаян в книге «Сталин и Хрущев» подчеркивает, что террор не прекратился сам собой, а был остановлен рядом последовательных решений центрального руководства:
«Всего за 1938 год было принято целых шесть постановлений ЦК ВКП(б) по фактам нарушения социалистической законности. Кроме приведенного выше, это были: „Об изменении структуры ГУГБ НКВД СССР“ (28 марта), „Об изменении структуры НКВД СССР“ (13 сентября), „О структуре НКВД СССР“ (23 сентября), „Об учете, проверке и утверждении работников НКВД“ (14 ноября), „О порядке согласования арестов“ (совместно с СНК СССР 1 декабря). „Тройки“ и „двойки“ при НКВД были упразднены приказом наркома внутренних дел СССР (Л. П. Берия.— Л.Б.) 26 ноября 1938 года».
[502]
