Аушев закрыл лицо руками. Дзасохов завыл. Все бросились во внутренний двор здания. Отсюда было видно, как над школой поднимается гриб светло-серого дыма. Я достал мобильник и набрал жене CMC: «Взрыв в школе. Бой».
Мимо меня пронеслись несколько офицеров спецназа. Бронежилеты и каски-сферы они застегивали на ходу.
«К школе, к школе!» — кричали офицеры друг другу. В этот момент я крепко пожалел, что оставил в Москве свой наградной пистолет.
Охрана покинула здание штаба, оставив его совсем без прикрытия. Кто-то из офицеров ФСБ подскочил ко мне и потребовал, чтобы я «срочно уходил, так как две шахидки и группа боевиков вырвались из школы и могут попытаться захватить сам штаб или городскую больницу». Такое сложно было себе представить, несмотря на весь бардак в организации осады захваченной школы. «Но Мишка-то сумел пробраться к школе, будучи незамеченным не только боевиками, но и федералами! — подумал я. — Значит, все возможно».
На лестничной площадке между первым и вторым этажами я наткнулся на сбившихся в стадо представителей штаба. Никто не знал, куда бежать и где укрыться от возможной контратаки боевиков. Полпред Владимир Яковлев даже предложил отстрелить замок на решетчатой двери, ведущей в подвал, и спрятаться там. Это уже было похоже на панику.
Я решил оставить перепуганных граждан и пробраться на третий этаж, где находился правительственный коммутатор. Быстро миновав простреливаемое окно, я влетел в штабную комнату. Сквозь грохот кружащих в небе боевых вертолетов, взрывов и пулеметной стрельбы услышал, как буквально разрывается аппарат спецсвязи.
Звонил начальник Генерального штаба Юрий Балуевский. Он просил найти кого-нибудь из начальства ФСБ, чтобы согласовать действия спецназа ГРУ. Я попросил генерала «повисеть» на трубке и выглянул в коридор. Схватив за руку пробегавшего мимо нужного мне офицера, командира оперативной группы ФСБ по Северному Кавказу, я затолкал его в комнату спецкоммутатора. Полковник доложил Балуевскому о первых потерях спецназа, об «обработке» вертолетами ближайшего леса, где якобы находилась «вторая группа боевиков», и некоторые другие важные подробности боя.
«Полковник!» — обратился я к офицеру. Он прикрыл трубку ладонью и посмотрел на меня. «Есть мнение, — я показал пальцем в небо, — кого-то из боевиков надо взять живым». Я внимательно смотрел в глаза офицеру. Он кивнул и продолжил разговор.
Я спустился вниз и побежал к школе. По улице неслись кареты «Скорой помощи». Гражданские люди прятались от шальных пуль за углом нашего здания. Вокруг взорванной школы рвались гранаты. Бой не стихал.
Мы оказались совсем рядом со школой, когда из нее стали выбегать чудом выжившие после взрыва и начавшегося пожара дети. Ребята выносили их из-под обстрела на руках и передавали санитарам и ополченцам. Надо отдать им должное, все мои товарищи вели себя во время боя исключительно мужественно.
Около половины пятого меня срочно вызвали в штаб. Глава республики Александр Дзасохов, черный от горя, взял меня за руку и сказал: «Прошу вас срочно вылететь в Москву. В аэропорту вас ждет самолет. Здесь все кончено. Спасибо вам за все. Но сейчас надо остановить новую войну осетин с ингушами. Мой народ хочет отомстить горцам-вайнахам. Летите в Москву и попытайтесь убедить руководство немедленно заблокировать нашу административную границу с Ингушетией. У вас это получится».
Дзасохов обнял меня на прощание, и я немедленно покинул штаб. На выходе из здания я на секунду остановился. Спецназовцы тащили захваченного боевика, прикладами забивая его в дверь подвала. Ту самую, которую кое-кто из штаба еще пару часов назад пытался отстрелить из пистолета.
Боевик — потом станет известно, что его зовут Нурпаши Кулаев, — страшно кричал, просил его помиловать, целовал ботинки офицеров. Мерзкая сцена…
Что на самом деле привело к взрывам в бесланской школе № 1, я не знаю. Политики и специалисты еще долго будут спорить об истинных виновниках трагедии. Тем временем Беслан будет жить памятью о 335 невинно убиенных детях и взрослых — жертвах террора, — как живет черной славой уж который год ставропольский город Буденновск— Святой Крест.
Идиот
В начале 2006 года после снятия нашей партии с выборов в Московскую городскую думу (эту безобразную историю, за которой стоял Юрий Лужков, я подробно описал в своей книге «Враг народа») я пришел к необходимости покинуть все значимые посты в партии и парламентской фракции. Я не считал, что вправе рисковать моим политическим детищем — партией, в которую вложил всю свою страсть и энергию, с которой связал надежды на положительные изменения в стране. Но решение о своем уходе я не мог принять в одиночку. Я никогда бы не покинул капитанский мостик, если бы команда потребовала от меня остаться на посту лидера партии. Но я должен был знать, готовы ли мои соратники подвергать свое личное благополучие испытаниям, сохраняя верность партии.
Я решил собрать чрезвычайный съезд и поставить вопрос ребром, готов ли актив партии сохранить своего лидера, или же съезд согласится принять мою отставку в обмен на обещания внешних врагов партии прекратить шантаж, преследования и угрозы снять с выборов.
Этот внеочередной съезд состоялся 25 марта 2006 года. Я попросил у делегатов отставки и назвал имя преемника — первого заместителя руководителя фракции «Родина» Александра Бабакова. Пряча в пол глаза, мои товарищи проголосовали «за» отставку. Потом вдруг все, как по команде, встали и устроили мне овацию. Я поклонился съезду и быстро вышел из зала, минуя холл с ожидавшими сенсации журналистами, сел в машину и поехал домой. Уже вечером Бабаков мне рассказал, что Скоков, который в качестве секретаря съезда вел дальнейшее заседание, обратился к сидевшим в зале «гостям съезда» со словами: «Ну вот, мы сделали то, что вы просили. Теперь и вы выполняйте обещанное!» Говорят, что даже самые идейные и последовательные мои противники от такого откровенного предательства поморщились. Скоков и его окружение просто сдали меня в обмен на обещание более не чинить препятствий «Родине» на выборах, как будто в участии в выборах только и заключается главная цель политической организации.
К сожалению, отказавшись от своего лидера, партия «Родина» просуществовала лишь до осени 2006 года. Вскоре она была слита с политическим проектом «Партия жизни», который безуспешно пытался раскрутить председатель Совета Федерации Сергей Миронов. Объединенную партию назвали «Справедливая Россия», и она поплыла в мутном потоке партийной жизни России.
«Родина», прожившая короткую и яркую жизнь, как партия заснула.
Не буду пересказывать вам, уважаемый читатель, что чувствует человек, которого, как птицу, подстрелили в полете. Вокруг будто выключили звук и свет. Телефон как-то сразу замолчал. Знакомые, завидев меня, переходили на другую сторону улицы — будто я прокаженный. Приятным исключением был звонок министра иностранных дел Сергея Лаврова, который, поздравив меня с днем рождения, сказал столь нужные мне тогда слова поддержки…
…Один мой старый приятель назвал меня «непрактичным идиотом», но я чувствовал себя идиотом полным. Главное, что я никак не мог понять, где же ошибся. Ведь именно мне удалось провести яркую избирательную кампанию, итогом которой стал неожиданный успех доселе не существовавшей политической силы. Ведь именно под моим руководством выросшая из парламентской фракции (а не наоборот!) политическая партия «Родина» всего за год существования собрала в своих рядах сотни тысяч активистов и уверенно заняла на выборах вторую позицию, то и дело наступая на пятки российской бюрократии. И вдруг — полный разгром. Первое же политическое испытание на твердость наших рядов, первая проверка на прочность актива — и все треснуло. Большинство региональных руководителей и люди, окружавшие меня в центральном руководстве партии, легко надломились под давлением политических оппонентов и отвернулись от лидера. Винить в этом нужно было только себя.
