Если не хватает здоровья, то даже самый мудрый политик не в силах осуществить свою программу — так произошло с Андроповым. Если силы лидера на исходе, то у некоторых политиков рангом пониже, а также у целых политических кругов возникает соблазн и появляются возможности манипулировать лидером.
В общем, на мой взгляд, дело ясное: народ вправе и обязан знать полную правду о здоровье того человека, которогоон предназначает в свои лидеры.
* * *
Но пора вернуться к событиям 1984 года. Начавшаяся в эпоху Андропова замена кадров при Черненко замедлилась, однако все-таки продолжалась. И сама логика кадровой работы, выдвигавшая в разряд наиболее важных задач очищение руководящего звена партии от людей, злоупотреблявших своим служебным положением, вывела нас на тогдашнего заведующего общим отделом ЦК K.M. Боголюбова.
Боголюбов был особо приближен к Черненко, пользовался его полным доверием, и эта странная благосклонность со стороны Генсека служила для меня одним из проявлений двойственности натуры Константина Устиновича: сам он был человеком скромным, а Клавдий Михайлович явно злоупотреблял своей высокой должностью. И все-таки Черненко ему доверял! Вот и разберись…
Но так или иначе, а оставить Боголюбова в покое, скажем, просто не обращать на него внимания я никак не мог: он был одним из старых, могущественных аппаратных столпов, на которого, как говорится, замыкались и некоторые другие высокого ранга работники, олицетворявшие прежние порядки Старой площади. Такого же мнения, кстати, придерживался и Горбачев.
Тут надо еще напомнить, что при Андропове Боголюбов, что называется, стоял по стойке «смирно», он буквально менялся в лице, когда ему звонил по телефону Юрий Владимирович, — однажды я наблюдал это сам, поскольку в момент звонка находился в боголюбовском кабинете. Зато после смерти Андропова Боголюбов, видимо, решил сполна взять свое.
В 1984 году, помнится, у него был семидесятилетний юбилей, встал вопрос о награждении. Горбачев и я, уступая нажиму Черненко, скрепя сердце вынуждены были дать согласие на то, чтобы Боголюбова наградили орденом. Однако ему и главного ордена показалось мало, он буквально выклянчил у Черненко звание Героя Социалистического Труда, о чем я узнал лишь из газет.
История с Боголюбовым длилась довольно долго и завершилась уже после апреля 1985 года. Личных отношений у меня с Боголюбовым не было, никогда он мне, как говорится, дорогу не перебегал. Но Боголюбов олицетворял стиль начальствующего партаппаратчика, он был чиновником не по должности, а по сути. И пока он находился во главе одного из важнейших отделов ЦК, это символизировало, что бюрократический стиль не сломлен. Вопрос, таким образом, был по крупному счету объективным, а не личностным.
О том, каким в те годы был этот начальствующий аппаратный стиль на Старой площади, свидетельствует такой пример.
Буквально на следующий день после утверждения в апреле 1983 года заведующим орготделом мне, как говорится, «подали» автомобиль «Чайка». Но я очень не любил эту огромную, явно нескромную машину. В гараже Томского обкома партии с давних времен была одна «Чайка», но мы ее держали только для встречи высоких московских гостей. За семнадцать лет работы в Томске сам я ни разу не воспользовался «Чайкой». Ни разу! Ездил на «Волге», а нередко на «уазике» — вот машина, которая дремать не дает. Правда, знавал я одного человека, который умудрялся прикорнуть даже в неимоверно тряском «уазике», — это Алексей Кириллович Кортунов, с которым мы проехали на вездеходе сотни километров вдоль трубопроводов. Бывший министр газовой промышленности Кортунов — воевал, был удостоен звания Героя Советского Союза — рассказывал мне, что умение дремать в любой обстановке приобрел на фронтовых дорогах.
Короче говоря, к «Чайке» я не привык, не хотел на ней ездить в Москве и сразу же обратился к тогдашнему управляющему делами ЦК КПСС Г.С. Павлову:
— Очень прошу вместо «Чайки» выделить мне для поездок «Волгу». Буду вам благодарен.
Однако ответ был неожиданным и суровым:
— Ты что, хочешь выделиться? Все просят «Чайку», а ты, значит, не такой, как все?.. Не надо, Егор Кузьмич, выделяться, ставить других заведующих отделами в неудобное положение. Как положено работникам твоего ранга, так давай и будем действовать.
Так-то вот: не выделяйся! Павлов в ту пору еще был в большой силе и мои возражения попросту отмел. Не позволил нарушить стиль тех времен, который особенно ревностно поддерживали такие люди, как Боголюбов.
* * *
Между тем в ЦК КПСС начали приходить письма о злоупотреблениях, допущенных Боголюбовым. В частности, поступил сигнал из Киргизии, в котором речь шла о следующем. Боголюбов от этой республики был депутатом Верховного Совета СССР и на встречи с избирателями четырежды прилетал туда на отдельном самолете. Люди справедливо усматривали в этом использование служебного положения. Стали разбираться — за этим серьезным нарушением выявились и другие.
Во-первых, выяснилось, что Боголюбов защитил докторскую диссертацию, которую за него написал другой человек. Кроме того, оказалось, что ему выдали подложную справку (добился) об участии в боевых действиях на фронте в годы Великой Отечественной войны. Но, как говорится, дальше — больше.
Боголюбов, пользуясь своим служебным положением, сумел примазаться к коллективу специалистов и получить Государственную премию за прокладку пневмопочты между зданием ЦК на Старой площади и Кремлем. А лауреатом Ленинской премии (Ленинской!) он стал вместе с архитекторами и строителями за проектирование и создание зала заседаний Пленумов ЦК. Была ли необходимость удостаивать Ленинской премии строителей зала заседаний Пленумов?
Вообще, для партийных работников высокого ранга вопрос о лауреатстве был не так уж прост. Их нередко старались включить в состав коллективных соискателей, причем иногда поступали по расчету — в надежде, что это облегчит получение премии. Хотя во многих случаях партийные лидеры действительно принимали очень активное участие в работах, представленных на конкурс. В этой связи должен упомянуть о том, что и я чуть-чуть не получил Государственную премию.
В Томске мы создали крупное автоматизированное производство на одном из оборонных заводов. В тот период решение таких вопросов в немалой степени зависело от настойчивости обкома партии, а моя позиция на этот счет была известна: помогать всемерно! И я лично приложил немало сил к тому, чтобы быстро переоснастить завод роботами и электронно-вычислительной техникой.
А в 1986 году, когда я уже был членом Политбюро, мне принесли на подпись документы о присуждении группе томичей Государственной премии СССР за создание вышеуказанного производства. В списке значилась и моя фамилия. В то время такие документы проходили через Секретариат ЦК и Политбюро, и проект постановления был подписан уже почти всеми членами ПБ.
Увидев среди лауреатов свою фамилию, я тут же позвонил Михаилу Сергеевичу, попросил его исключить меня из списка. Однако Горбачев категорически отказался это сделать, мотивируя свой отказ тем, что товарищам из Томска виднее. И мне не оставалось ничего иного, как самому вычеркнуть себя из списка лауреатов. Что я и сделал, о чем было известно Л.Н. Зайкову и О.Д. Бакланову. Премия присуждалась по закрытой тематике, а Зайков занимался в Политбюро «оборонкой», Бакланов же в то время был министром общего машиностроения.
