– Спас – без «можно сказать»... – с улыбкой уточнил Тарханов. – Тебя бы к этому часу уже закопали. Это несомненно. Что касается нашего трупа, то это трудно назвать убийством. Скорее – необходимая мера самозащиты. И не бери это на себя. Не говори – «мы». Это сделал не ты, а мы с Иваном.
Француз не хотел этого показать, но от таких слов он явно почувствовал облегчение.
– Я понимаю. Они хотели меня убить. Но это – они... А я не хочу быть таким же, как они. Я не хочу их убивать. Хотя, честно говоря, не знаю, как из такой ситуации выбраться. Я впервые так вот попал. Если отпустим – нас все равно достанут. Не отпустим – их будут искать. И опять выйдут на нас. Но не убивать же их, в самом деле... А ты, как я понимаю, на это и настроен?
– Нет, Серж. Успокойся. Мы только допросим их. Серьезно допросим. Если уж пошли на такое отчаянное дело, как схватка с американцами, то надо до конца выработать эту жилу. Понимаешь? Надо все узнать, что сможем. А потом сюда придут люди, которых я вызвал по телефону. Помнишь, я на заправке звонил? Они американцев заберут с собой. Заодно и ты с этими людьми побеседуешь. По той же самой теме.
– Что это за люди?
– Из тех, кто попал под действие звукового излучения генератора.
– Сербы?
– Да.
– А что они делают на этой стороне?
– Я специально пригласил их на встречу с тобой.
– Серьезно?
– Куда уж серьезнее. Получишь материал из первых рук. Я же обещал. Кстати, ты тоже что-то обещал...
Француз помялся.
– У меня, вообще-то, пустяковый случай. Встретил я полковника знакомого. Француз, наш... Мы с ним в одном квартале живем. На улице здороваемся, а так почти не знакомы. Он рассказал. Ехал по делу. Заклинило у него двигатель в машине. Масло не проверил, и заклинило. Прямо рядом с американской частью. Хотел туда зайти, попросить механика машину посмотреть. Его не пускают. Дальше проходной ни на шаг. Обычно такого не бывает. Он и в Боснии много раз, говорит, к союзникам и заходил, и заезжал. А тут – ни в какую. Полковник подумал, что просто на посту в этот раз дурак стоит. Попросил позвонить командиру. Позвонили. И командир отказал. И даже механика не дал. Вот такая часть... Никого не подпускают.
– А где это? – поинтересовался Артем.
– Если от Скопье ехать, то шесть километров не доезжая Куманова. Там между автомобильной и железной дорогами поселок какой-то стоит. Без названия. Несколько богатых коттеджей. Греки живут. И рядом с ними эта часть.
– Ладно. Это интересно. Только ничего не говори при американцах. Мы их и без этого разговорим.
– Похоже, они не очень разговорчивые.
Артем улыбнулся:
– Есть много специальных средств, чтобы человек стал болтливым.
Ригана заметно насторожился:
– Но... Не пытать же мы их будем? Я вообще-то к садистам себя не отношу. И международные конвенции уважаю.
– Не волнуйся. Они испытывают психотронные установки, а у нас есть психотропные препараты. Для разговорчивости. Это не пытка.
– И тем не менее... Мы же все живем сейчас в правовых государствах. Даже Иван. Я слышал, что Украина смертную казнь отменила. И должны понимать, что такое моральные принципы.
Артем усмехнулся настолько откровенно, что Серж почувствовал это даже в ночной плотной тьме.
– Я что-то сказал не так?
Артем вынужден был пояснить:
– Возможно, Франция и правовое государство. Не знаю. Я там был всего пару раз проездом. Но больше правовых государств в мире не существует.
Теперь усмехнулся Серж.
– Американцы говорят, что у них самое правовое государство. И девяносто девять процентов американцев верят в это слепо.
– Оно правовое только для дураков, которые в это верят, и для тех, у кого больше прав. А я, слава богу, насмотрелся на их права и на чужие... Больше не хочу.
– Но есть же и у тебя идеалы...
– Бесспорно. У меня очень много идеалов. Я вообще на них закомплексован. Только всегда главными идеалами считаю порядочность и целесообразность. Если мне сегодня целесообразно добыть сведения от наших противников, я их добуду. Но при этом я проявлю свою порядочность и не сумею снять с них шкуру с живых, как это делали в свое время те же самые правовые американцы в Афганистане, когда служили у моджахедов инструкторами в войне против русских.
– И такое было?
– Было.
– Ты там работал.
– Да.
– Я тебе завидую. Я сам раньше занимался спортивной хроникой. Только в последние годы перешел в стрингеры. Острых ощущений захотелось.
Тарханов кивнул.
– Хорошо. Вот я тебе и предлагаю сейчас пережить острые ощущения. Больше ты нигде не сможешь такое увидеть. Препарат называется скополамин. В детективных романах его еще зовут «сывороткой правды». Он не запрещен к применению международными конвенциями только потому, что руки до такого не дошли.
– Я слышал про него. Но мне кажется, что скополамин приравнивается к пыткам. Я где-то читал про это.
– Нет. Просто, если к подследственному применяют такую меру воздействия на допросах, он потом может отказаться от всех показаний. И суды препарат не признают. Следовательно, применение его в большинстве случаев считается бесполезным. Но бывают случаи и вроде нашего. Нам не нужен суд. Нам нужны показания. Обычно при применении скополамина они бывают верными процентов на восемьдесят – девяносто.
– Ты меня уговорил, – Серж махнул рукой. – Действуй сам. Я буду только присутствовать.
Тарханов шагнул ближе к машине. Крикнул:
– Иван, выводи первого!
– Которого лучше?
– Болтуна. Пусть поболтает.
Открылась задняя дверца, Иван долго колдовал, распутывая узлы на галстуке, которым связал между собой ноги двум пленным.
Наконец узел поддался. Иван вытащил пленного, поставил на одну ногу, придержал за плечо и дернул за ремень на спине. Освободилась вторая нога. Американец сердито и усердно задергал плечами, напрягая великолепные бугры мышц, но руки оставались прочно связанными, а кожа ремня достаточно крепкой. На всякий случай капитан резко дернул связанные руки вверх, словно на дыбу американца поднял.
– Не суетись, а то опять на одной ноге прыгать придется. Понял?
Тот промолчал, но попытки высвободиться оставил. Иван подтолкнул его в сторону Тарханова. Американец двинулся, земетно прихрамывая. Видимо, застоявшаяся кровь начала бегать интенсивно, причиняя боль.
– Как, мой друг, будем разговаривать откровенно?
Тарханов был спокойно-деловит, как конторский служащий, принимающий посетителя.
– Пошел ты в задницу...
