«Сожалею, что вызвала ваше неудовольствие», — извинилась я. Но потом, чтобы прояснить обстановку, решила рассказать о том, почему переговоры были прерваны весной 2006 года. Я рассказала о постоянных пустых обещаниях Коштуницы. Я сказала, что слово сербского премьера ничего не стоит, и что Белград ничего не сделал для трибунала, пока не было принято решение о принятии страны в программу НАТО «Партнерство ради мира».
Министр признал, что Испания поддерживала решение о приостановке переговоров с Белградом весной 2006 года. «Но с того времени ничто не изменилось», — сказала я.
Моратинос снова заявил, что арест Караджича — это дело Боснии и Герцеговины, словно сараевское правительство могло отвечать за полное нежелание боснийских сербов из Республики Сербской сотрудничать с трибуналом. «Почему вы не говорите о нежелании Боснии сотрудничать? — спросил Моратинос. — Такой подход не работает. Нам нужно найти решение, которое принесло бы результаты. Для многих людей это вопрос жизни и смерти».
Обстановка в кабинете стала еще более напряженной. Я повернулась к своему помощнику. Он видел, что я в ярости. «Скажите же что-нибудь», — сказала я ему. Руш привел какой-то аргумент, просто для того, чтобы немного разрядить обстановку.
Моратинос коснулся вопроса о том, что Коштуница считает приостановку переговоров Сербии с Евросоюзом намеренным действием, направленным на то, чтобы повлиять на исход референдума о независимости Черногории. А потом он снова повторил:
— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы убедить Сербию сотрудничать. Нам нужно эффективное сотрудничество. Если переговоры войдут в завершающую фазу, а Младич все еще не будет арестован, мы не подпишем соглашение.
— Дайте мне два месяца, — сказала я, имея в виду два месяца после формирования нового сербского правительства.
— Я даю вам три месяца, — ответил Моратинос. — Через три месяца вы вернетесь, и будете умолять о поддержке.
К этому времени мы оба уже поднялись со своих мест.
На следующий день, 14 февраля, мне позвонили из Брюсселя и передали приглашение на обед во дворец Пале д'Эгмон с министром иностранных дел Бельгии, Карелом де Гухтом. После небольшой суматохи в аэропорту прибыла машина министра и доставила нас во дворец. За обедом подавали великолепные креветки и прекрасную вырезку в сопровождении изысканного шабли Premier Cru и десятилетнего бордо. Министр сообщил, что на встрече министров иностранных дел Евросоюза Нидерланды активно пытались не дать Испании, Италии, Австрии, Венгрии и Словении (эти страны он назвал «Габсбургами») убедить остальных в том, что переговоры с Сербией по стабилизации и ассоциации следует продолжить без выдвижения каких-либо условий. Благодаря усилиям Бельгии, Нидерландов и других стран в окончательном заявлении говорилось, что переговоры могут быть возобновлены только после того, как в Сербии будет сформировано новое правительство и страна продемонстрирует твердое намерение сотрудничать с трибуналом и осуществлять конкретные и эффективные действия. Первоначальная позиция была несколько смягчена — прежде ни о каких переговорах до полного сотрудничества и ареста обвиняемых и речи не шло. Но все же в ней сохранились определенные условия. «Большего мы сделать не могли, — сказал де Гухт. — Они были готовы принять Сербию вообще без условий… Но если мы забудем о Младиче, это окажет влияние на весь регион». Министр сказал, что позиция Бельгии по вопросу сотрудничества Сербии с трибуналом остается неизменной, даже если ее не поддержат остальные страны. Де Гухт сообщил, что направил письмо министру иностранных дел Германии, возглавлявшему встречи министров, с просьбой на следующей встрече заслушать мое выступление.
Из Брюсселя мы вылетели в Рим, где 15 февраля должны были встретиться с министром иностранных дел Италии Массимо д'Алема — еще одним сторонником безоговорочного возобновления переговоров с Сербией по стабилизации и ассоциации. На родине muro di gomma меня ожидал более теплый прием, чем в Испании. Я сразу же сказала итальянскому министру о своей благодарности за то, что он выделил время для встречи со мной. Мне было довольно трудно отыскать тех, кто находил для меня время:
— Боюсь, Евросоюз примет решение о возобновлении переговоров с Сербией без всяких условий: мы перестали получать какие-либо документы, и обвиняемых больше никто не арестовывает. Для ареста Младича мне нужен месяц после формирования правительства. Сейчас необходимо восстановить контакты. Моратинос согласился дать мне три месяца после формирования нового правительства.
— Но, — сказал д'Алема, — вы же знаете, что за исключением Бельгии и Нидерландов все остальные согласились возобновить переговоры при наличии прогресса. Мы не собираемся подрывать позиции трибунала. Нам нужны результаты. Задержка переговоров ни к чему не привела. Все взаимосвязано. Да еще и Косово… Не забывайте, Тадич считает нашу формулу лучшей. Помните, Джинджич дорого заплатил за готовность сотрудничать с трибуналом… Враждебность не способствует сотрудничеству а лишь разжигает националистические настроения. Это может дестабилизировать весь регион в целом… Мы находимся в очень сложном положении, но в основном наша позиция осталась неизменной. Ничего нельзя сделать до формирования нового правительства. Затем мы должны оценить степень его готовности к сотрудничеству и пересмотреть позицию Евросоюза. Нам не нужна публичная полемика. Она еще больше запутает ситуацию… Мы должны произвести оценку совместно: если у сербов возникнет ощущение, что прокурор отстранен от этого процесса, они полностью прекратят сотрудничать с вами. Никто в Европе не считает, что сербы не должны сотрудничать. Нам необходимо создать атмосферу уверенности. Я могу ошибаться, но только из самых лучших побуждений…
Мне не было понятно, как белградские власти смогут сотрудничать еще меньше.
— Статус Косово никак не связан с работой трибунала, — сказала я. — Я убеждена, что нам никогда не заполучить Караджича и Младича. Работа трибунала должна завершиться в 2010 году. Они тянут время. Им и так сделали подарок — «Партнерство ради мира». А вы хотите сделать еще один…
Я была возмущена.
— Только моя служба может определить, готово ли новое правительство к сотрудничеству. Такую оценку могу дать только я. Может быть, Тадич и готов работать со мной… Но вы должны дать мне достаточно времени для такой оценки. Если вы начнете переговоры, а Младич все еще останется на свободе, это в значительной мере осложнит работу обвинения в Хорватии и Боснии.
— Разумеется, — ответил д'Алема, — трибунал должен определить, являются ли действия нового правительства конкретными и эффективными.
— Значит, вы согласны с тем, чтобы я провела оценку, прежде чем вы решите вопрос о возобновлении переговоров?
— Нет, я считаю, что вы можете проконсультировать нас по вопросу о том, являются ли действия нового правительства эффективными.
— Новое правительство должно со мной связаться, — сказала я. — Я готова оценить степень их сотрудничества, если они будут работать в контакте с обвинением.
В заключение д'Алема сказал, что главная проблема — это наличие политической воли: «Если вы боитесь, что они будут ждать завершения работы трибунала, мы готовы продлить ваш мандат и после 2010 года». Я поняла, что продолжать далее бессмысленно. Только Совет безопасности ООН мог продлить мандат трибунала после 2010 года. Италия не являлась членом Совета. Несомненно, эта страна не дала бы и цента на то, чтобы продлить жизнь трибунала хотя бы на день.
