Вуянович улыбнулся и сказал, что отношения Черногории с Белградом ухудшились до такой степени, что сотрудничество с Международным трибуналом уже не может им повредить. Но он попросил, чтобы помощь его страны из соображений безопасности оставалась в тайне. Вуянович сказал, что его страна готова принять участие в операциях, обмене информацией и организации общения с жертвами и свидетелями. Черногория также изъявила готовность арестовать скрывающихся обвиняемых, если они окажутся на территории страны и не будут при этом занимать высшие посты в структуре Федеративной Республики Югославия. По мнению Вуяновича, никто не вправе ожидать от Черногории ареста высокопоставленных чиновников — таких, как глава контрразведки генерал Драголюб Ойданич или министр внутренних дел Влайко Стойликович: их арест даст Милошевичу повод для военного вторжения и свержения черногорского правительства. Вуянович сообщил, что черногорские власти боятся того, что Милошевич, большой мастер по созданию и использованию в своих интересах политических кризисов, может инициировать забастовки или акты гражданского неповиновения с тем, чтобы сохранить политическую власть в Белграде и устранить потенциальных соперников. А вот Караджич и Младич — дело другое… Черногорские власти были готовы арестовать их, но Караджич уже несколько лет не появлялся в Черногории. Младич тоже не приезжал в республику и не имел там родственников.
Я заверила Вуяновича, что мы не собираемся создавать проблем для черногорского правительства и требовать ареста высокопоставленных чиновников из Белграда. Однако нам необходимо сотрудничество Черногории в деле выслеживания и ареста Караджича. Мать генерала жила в Черногории, и Караджич мог сделать попытку повидаться с ней. Вуянович ответил, что черногорские власти готовы обеспечить полицейский надзор за родственниками обвиняемых, включая и видеонаблюдение. Он попросил предоставить Черногории список жертв и потенциальных свидетелей, чтобы правительство могло связаться с ними или установить за ними наблюдение.
Прошло еще несколько месяцев, прежде чем власти Сербии пошли на переговоры, и это было вполне предсказуемо. Националистическая эйфория в Сербии способствовала падению бывшей Югославии. В 80-е годы Милошевич использовал недовольство сербского меньшинства в Косово, чтобы прийти к власти. Он подчинил себе коммунистическую партию Сербии, организовал перевороты в Черногории и сербской провинции Воеводина и сделал неумелую попытку установить контроль над Боснией и Герцеговиной, действуя через разведку и коммунистическую партию. После этой неудачи и принятого в начале 1990 года коммунистами Словении решения о выходе из коммунистической партии Югославии, Милошевич лишился последней надежды подчинить себе всю страну и стать своего рода реформатором, кем-то между Тито и Горбачевым. Теперь перед ним стояла задача сделать Сербию как можно более сильным государством. В результате гражданских войн территория Сербии сократилась до границ одной республики. Даже Косово было потеряно. Но Милошевич все еще цеплялся за власть, и в этом его поддерживала ультранационалистская Сербская радикальная партия Воислава Шешеля. При коммунистах Шешель сидел в тюрьме. Освободившись, при помощи Милошевича он основал собственную партию, организовал внутри нее вооруженные формирования и приказывал своим партизанам ржавыми ложками вырывать глаза хорватов и других врагов Сербии. Пропагандистская машина Милошевича обвиняла в бедах Сербии весь мир. Луиза Арбур выдвинула обвинение против Милошевича еще во время военной кампании НАТО в 1999 году. После этого мы делали безуспешные попытки склонить Белград к сотрудничеству в расследовании.
26 апреля 2000 года я отправила письмо федеральному министру юстиции Югославии Петару Йоичу, верному стороннику радикальной партии. Письмо начиналось с обычных дипломатических выражений, хотя даже сейчас, читая их вслух, я ощущаю неприятный привкус во рту: «Ваше превосходительство, прокурорская служба Международного трибунала имеет честь просить сотрудничества правительства Федеративной Республики Югославия…» Далее содержалась просьба доставить по назначению повестку полковнику югославской армии, которого мы хотели бы допросить относительно нарушений международного гуманитарного права во время захвата «безопасной зоны» Сребреница в июле 1995 года.
24 мая, спустя неделю после даты, на которую у нас был назначен допрос полковника, Йоич подписал свой ответ и передал его в канцелярию министерства юстиции. В выражениях он не стеснялся: «Суке дель Понте, самопровозглашенному прокурору, Преступный Гаагский трибунал». Далее на 25-ти страницах через одинарный интервал следовали разглагольствования в том же стиле. «Хочу сообщить, что прекрасно сознаю ваши вероломные намерения, — писал Йоич. — В отличие от вас, я с глубоким уважением отношусь к международному праву, в особенности, к ответственности за международные преступления. Я хочу показать вам, что есть люди, которые не продаются за деньги, не теряют достоинства, переступая через все, чему их учили, которые верят в Бога и на руках которых нет невинной крови. Темница, которой вы управляете, темница, где вы, как последняя шлюха, продаетесь американцам, темница, в которой вы, не останавливаясь даже перед убийствами, насильно удерживаете невинных сербов, так называемый Гаагский трибунал — это противозаконный институт, создание которого противоречит условиям Хартии ООН и международному праву в целом… Рано или поздно даже вам придется признать истину. Ваши действия станут предметом расследования, и остаток своей презренной жизни вы проведете за тюремной решеткой…»
Затем Йоич предлагал мне встретиться в номере московского отеля с министром обороны Югославии генералом Драголюбом Ойданичем, у которого, по заверению Йоича, были чисто «сербские, а не извращенные вкусы». В конце своего послания он требовал выдвинуть обвинения против военных и политических лидеров стран НАТО, ответственных за бомбардировки Сербии и Черногории с 24 марта по 9 июня 1999 года.
Это письмо ознаменовало собой окончание моей первой попытки понять Балканы. По иронии судьбы, после стольких пустых обещаний сотрудничества, после борьбы с muro di gomma, протянувшейся от Загреба до Скопье, кто-то наконец сказал мне, что эти люди думают в действительности. Я вернулась в свои апартаменты, на чистые простыни, за надежные, крепкие стены и пуленепробиваемые окна. И здесь я вспомнила всех тех лидеров, с которыми встречалась от Македонии до Хорватии. «Бог мой, — подумала я. — Как же нам удастся с ними договориться?».
Мой почтовый ящик забит письмами. Люди со всех концов света призывают меня расследовать натовские бомбардировки Сербии в 1999 году. Многие из этих писем — из США, Франции, Канады и других стран-членов НАТО — содержат в себе информацию о бомбардировках, гибели гражданских лиц и разрушении гражданских объектов. Документы предоставили делегации России и Италии. Правительство Югославии опубликовало материалы, убедительно доказывающие, что было убито 495 гражданских лиц, а 820 человек получили ранения. Авторы некоторых писем полагают, что натовские бомбардировки были нарушением международного права, и что самолеты НАТО намеренно атаковали гражданские объекты и нарушали «правило пропорциональности». В других письмах утверждается, что, пытаясь развязать войну и избежать потерь со своей стороны, натовские генералы отдали приказ самолетам действовать на высотах, недоступных для югославской противовоздушной обороны, что не позволяло военным эффективно различать военные и гражданские цели. Третьи обвиняют офицеров НАТО и их политических хозяев в преступлениях против человечности и геноциде.
