Вечером 10 октября 2000 года я получила письмо от госсекретаря США Мадлен Олбрайт. «Пожалуйста, — писала она, — продолжайте воздерживаться от публичных обвинений в адрес Милошевича и от требований выдачи его трибуналу». Я снова согласилась. В моем распоряжении еще не было того нового материала, на основании которого можно было бы выдвинуть обвинение в преступлениях, совершенных в Косово. Кроме того, в Белграде никто не поддержал бы идеи об аресте Милошевича. Я полагала, что международное сообщество недолго будет хранить молчание по поводу передачи Милошевича Гаагскому трибуналу. Однако, я заметила признаки смягчения отношения к Сербии после падения диктаторского режима. Днем раньше Евросоюз согласился ослабить экономические санкции против Федеративной Республики Югославия. Об этом было заявлено без упоминания о необходимости ареста Милошевича и других обвиняемых и передачи их в трибунал для справедливого суда. В течение нескольких недель генерал Ратко Младич чувствовал себя в Сербии вполне комфортно. Он даже приезжал в Белград на свадьбу и открыто позировал фотографам.
Госсекретарь Олбрайт особо просила меня воздерживаться от высказываний в адрес Радована Караджича, и у нее были для этого основания. Никогда прежде мы не были так близки к тому, чтобы захватить его. Французское правительство сообщило мне, что Караджич находится в Белграде. США, Великобритания и Франция сумели найти квартиру в сербской столице, где он скрывался. Они даже выследили его жену, Лиляну. В тот же день министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин вылетел в Белград, чтобы поздравить Коштуницу с победой над Милошевичем. Визит Ведрина был не просто символом дипломатической вежливости, в то время Франция председательствовала в Евросоюзе. 11 октября Ведрин вернулся в Париж. Я позвонила ему. Он отказался обсуждать возможность ареста Караджича. Возможно, ему еще не сообщили, что французская разведка вычислила Караджича в Белграде. По открытой телефонной линии я не стала обсуждать этот вопрос. Однако мне казалось вполне разумным предположить, что Ведрину отлично известно то, о чем докладывает его разведка. Со своей стороны, французский министр сообщил мне, что Коштуница не считает сотрудничество с трибуналом приоритетным. Главная его цель, как объяснил мне Ведрин, заключается в том, чтобы установить политический контроль над государственными институтами. После этого Коштуница собирается отдать Милошевича под суд за преступления, совершенные в Сербии, и просил Ведрина не поднимать этот вопрос до парламентских выборов, назначенных на декабрь.
Я согласилась с просьбами США и Евросоюза хранить молчание в отношении Милошевича. Но прокурорский инстинкт подсказывал мне, что нужно немедленно и агрессивно требовать того, чтобы Милошевич стал первым главой государства, представшим перед международным трибуналом. Мы вынудили Хорватию выполнить свои обязательства по сотрудничеству с трибуналом согласно условиям Хартии ООН. Мы вынудили Боснию сделать то же самое. Почему же мы не можем принудить Белград действовать? Я не хотела идти на уступки Сербии. Мои советники, Жан-Жак Жорис и Флоренс Хартманн, настаивали на том, чтобы я проявила терпение. «Не кипятись, — говорил Жорис. — Не раскачивай лодку. Используй время для сбора доказательств». Советники предложили мне поставить следственным бригадам срок для завершения сбора доказательств участия Милошевича в преступлениях, совершенных в Хорватии и Боснии и Герцеговине. До этого времени я воздерживалась от установки конкретных сроков, но на сей раз согласилась. В Европе наступала зима. На декабрьских парламентских выборах в Сербии к власти скорее всего должны прийти люди, готовые отказаться от поддержки Милошевича. Я все еще пребывала в иллюзии по поводу того, что Коштуница может сыграть конструктивную роль, а сама со своими ближайшими помощниками готовились к реализации в январе 2001 года новой стратегии.
Парламентские выборы, состоявшиеся 23 декабря, подтвердили победу сербской оппозиции над социалистической партией Милошевича и ультранационалистической радикальной партией. Премьер-министром Республики Сербия стал Зоран Джинджич, энергичный прагматик, получивший образование в Германии. Он хорошо понимал, какое положительное влияние работа трибунала может оказать на его страну и народ. В Джинджиче и его сторонниках я рассчитывала найти поддержку просьбам трибунала о сотрудничестве. А пока настало время просить ареста и выдачи 24 обвиняемых, скрывающихся на территории Сербии, и готовить обвинения против бывших лидеров страны. Настало время просить помощи в организации бесед с сотнями свидетелей и в доступе к тысячам документов. Настало время отправиться в Белград.
Я знала, что меня примут холодно. Милошевич на протяжении многих лет использовал средства массовой информации для ведения пропаганды против трибунала. Сербы были убеждены, что трибунал — часть Заговора Запада против их страны и народа. Поверить этому было легко. Граждане любого государства, которое подвергается нападению (как Сербия — со стороны НАТО, США — со стороны Аль-Каиды, а Ирак — со стороны США и их союзников), легко поддаются уловкам официальной пропаганды и призывам защитить родину и национальную честь, сколь бы жестоким и зловещим ни был государственный режим. Мой первый визит в Белград казался рискованным, но риск этот был оправданным, несмотря на множество неизвестных. Новые власти еще не установили полный контроль над службами безопасности, и в недрах этих служб многие по-прежнему хранили верность Милошевичу. Следователи трибунала изучали деятельность тех самых офицеров среднего звена, от которых зависела наша безопасность. Эти подозреваемые по-прежнему находились под влиянием высокопоставленных офицеров, имевших все основания полагать, что очень скоро их имена окажутся в ордерах на арест.
Вторник, 23 января. Я еду из белградского аэропорта в центр города. Меня встречает огромный плакат с надписью «Карла — puttana!» Проезжаем еще километр и видим новый плакат: «Карла — шлюха!». Наш самолет приземлился в 11.30. На летном поле нас уже ожидали черные лимузины. Я никогда прежде не была в Белграде. В начале 2001 года этот город все еще оставался столицей Республики Сербия и Федеративной Республики Югославия. Первые впечатления подтвердили правоту моего соотечественника, архитектора Ле Корбюзье, который утверждал, что из всех городов мира, расположенных в красивейших местах, Белград самый уродливый. Повсюду царила серость. Даже современные здания выглядели весьма печально, как женщины, раньше времени состарившиеся от бед и лишений. Однако, внешность бывает обманчива. Таков и Белград. Это живой, энергичный город, и его энергия привлекает меня… до определенной степени. Мы проехали еще немного, и я увидела очередной плакат с надписью: «Карла — шлюха!».
Ближе к вечеру 24 января мы вошли в кабинет одного из обветшавших белградских домов. Нам предстояло встретиться с двумя самыми смелыми и решительными людьми Сербии, Наташей Кандич и Соней Бисерко. Должна признать, что эти женщины и их помощники сделали для трибунала гораздо больше, чем сербское правительство или какая-либо организация страны. Они собрали массу доказательств и показаний жертв преступлений. Бисерко сотрудничает с Хельсинкским комитетом по правам человека, который обеспечивает защиту прав национальных меньшинств в условиях националистических настроений сербского большинства. Она отметила, что наш визит в Белград станет исторической вехой. По ее словам, недавние опросы общественного мнения показали, что около 36 % граждан страны — удивительно большое число, учитывая годы официальной пропаганды! — поддерживают сотрудничество с трибуналом. Было очень важно увеличить эту поддержку теперь, когда трибунал ежедневно стал упоминаться в выпусках местных новостей.
