Я использовала свое право просить обвиняемого сотрудничать со следствием. Он использовал свое право отказать мне. Мне более не было нужды выслушивать его риторику. «Уведите его», — сказала я охранникам. Они приказали Милошевичу встать и вывели его из зала. Мы не пожали друг другу руки. Более никогда мы не встречались наедине.
Глава 5
Борьба с бюрократией трибунала: 2000–2002 годы
Всю сложность своего положения я начала понимать лишь тогда, когда трибунал начал действовать по-настоящему. ООН и государства, финансировавшие деятельность международных трибуналов, явно дали понять, что не собираются делать это бесконечно. Прокурорской службе не удалось достичь своих целей достаточно быстро. Несмотря на успехи моих предшественников Ричарда Голдстоуна и Луизы Арбур по созданию офисов в Гааге и Аруше многие службы работали годами и тратили значительные средства, не выдвигая обоснованных обвинений и даже не заявляя о том, что выдвинуть их не представляется возможным. Чтобы исправить положение, требовались жесткие меры. По ряду причин сотрудники трибуналов, проработавшие здесь гораздо дольше, чем я, компетентные и трудолюбивые или не очень компетентные и совсем нетрудолюбивые, искали себе новую работу или жаловались в штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке. Первая кадровая проблема, с которой я столкнулась в Аруше, была связана с ложью, прозвучавшей во время первого слушания в трибунале по Руанде. Впрочем, оперативные проблемы в трибунале по Югославии представляли собой более серьезную проблему.
К концу августа 2000 года стало ясно, что некоторые следственные бригады в Гааге взяли ложный след. Многие следователи тратили массу времени и денег на эксгумацию тел, допросы свидетелей отдельных преступных актов и сбор доказательств вины лиц, занимавших низкое положение. Они не работали над обвинениями в адрес тех, кто являлся главной целью Совета безопасности и Международного трибунала в целом. Мы должны были обвинить тех, кто нес самую большую ответственность за военные преступления, кто в годы войны в Югославии занимал высшие политические и военные посты, руководил службой безопасности. Многие сотрудники устали от бесплодности своих усилий по сбору доказательств связи видных политиков и государственных чиновников с военными преступлениями. Проконсультировавшись с юристами и своим политическим советником Жан-Жаком Жорисом, направленным в трибунал министерством иностранных дел Швейцарии, я решила изменить направленность усилий прокурорской службы, что в свою очередь потребовало решительных перемен в руководстве следствием. В этом решении меня поддерживала Флоренс Хартманн, бывшая корреспондентка Le Monde в Белграде и моя ближайшая помощница.
Оперативная структура прокурорской службы, созданная во время формирования трибунала по бывшей Югославии, не менялась до 2000 года. Предполагалось, что именно такая служба сможет выполнить задачи трибунала в условиях ограниченного времени. Создателем этой модели был товарищ прокурора, австралиец Грэм Блуитт. Спустя много лет в интервью для голландской газеты Блуитт говорил о своей профессиональной подготовке и опыте работы, использованном при разработке структуры прокурорской службы Международного трибунала. Блуитт возглавлял прокурорскую службу австралийского правительства, которая занималась поиском в Австралии бывших нацистов и других лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений в годы Второй мировой войны. Это были преимущественно охранники концлагерей и другие лица, занимавшие невысокое положение. За десять лет работы подразделение Блуитта сумело довести до суда всего три дела, причем ни по одному из них не было вынесено обвинительных приговоров.
В феврале 1994 года генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали предложил Блуитту стать товарищем прокурора в трибунале по Югославии. Совет безопасности еще не назначил главным прокурором судью Голдстоуна, поэтому Блуитт мог свободно распоряжаться весьма приличным бюджетом, полученным из Нью-Йорка, и приглашать сотрудников. В интервью Блуитт заявил, что вскоре после приезда в Гаагу столкнулся с серьезной проблемой. Прибыл потенциальный свидетель, которому нужно было обеспечить защиту. У Блуитта не было никакой возможности справиться с этой ситуацией. Война в Боснии все еще продолжалась. Ей были посвящены все газетные заголовки. Штаб-квартира ООН в Нью-Йорке давила на трибунал с тем, чтобы обвинения в чей-то адрес были выдвинуты как можно скорее. Судьи трибунала, которые несколько Месяцев пытались выработать правила регламента, проявляли недовольство. Поэтому Блуитт проинформировал Нью-Йорк о том, что сотрудников нужно нанимать как можно быстрее, и предложил Секретариату ООН уладить все формальности. Разрешение на отступление от правил было получено. Блуитт вдохнул в коридоры трибунала жизнь, пригласив на работу множество прокуроров и следователей из Австралии, Шотландии, Англии и Канады. Это были люди, получившие такую же подготовку, как и он сам. Вскоре в Гаагу прибыло несколько десятков юристов и следователей из США.
В феврале 1994 года полиция случайно арестовала в Германии боснийского серба Душко Тадича, который был охранником печально известного концлагеря Омарска, расположенного в деревне близ города Баня-Лука. Благодаря аресту Тадича и выдаче его Гааге, трибунал получил человека, которого обвиняли в военных преступлениях, в том числе изнасилованиях и сексуальных нападениях. Но выдача Тадича трибуналу подверглась жестокой критике. Несмотря на серьезность обвинений против этого человека, некоторые судьи считали его дело досадной помехой. Судьи и другие сотрудники трибунала утверждали, что выслеживание охранников, полицейских и солдат, подобных Тадичу — пустая трата времени и сил. Им нужны были обвинения против видных политиков, генералов и руководителей служб безопасности. Блуитт с этим не согласился. Он считал, что дело Тадича необходимо трибуналу для проверки его работоспособности, а также для укрепления морального духа сотрудников. В его словах было зерно истины. Системы трибунала были не отлажены, и следовало проверить их на практике. Только так можно было убедиться в работоспособности этого института. Обвинения в адрес глав государств, премьеров, главнокомандующих, политических лидеров и руководителей тайной полиции — очень сложное дело, особенно, если трибуналу недостает кадров и ресурсов. (Я слышала, что в самом начале трибунал вынуждали выписывать сербские газеты.) Меня поражало то, как дипломаты, подготовившие и принявшие резолюцию Совета безопасности № 827, согласно которой в 1993 году был создан трибунал по Югославии, не понимали, насколько сложным и трудным будет выдвижение подобных обвинений и как тяжело будет обеспечить арест и выдачу подозреваемых. Когда в руках трибунала оказался Тадич, против Караджича и Младича уже были выдвинуты обвинения, но государства-члены НАТО демонстрировали явное нежелание арестовывать обвиняемых.
Проблемы, связанные с расследованием обстоятельств участия Милошевича в преступлениях, совершенных во время войн в Хорватии и Боснии и Герцеговине, породили новые трения в моей службе осенью 2000 года. Я узнала, что некоторые члены следственных бригад больше занимались сбором и регистрацией свидетельств отдельных преступлений и передачей материалов в архив, а не подготовкой обоснованного обвинительного заключения в отношении лидеров государства. Руководители этих бригад сообщали о прогрессе, достигнутом в ходе сбора доказательств. Некоторые следователи даже гордились отсутствием знаний и интереса к Югославии и политическому и военному руководству страны, утверждая, что, чем меньше они знают, тем лучше, поскольку это позволяет им вести расследование совершенно «беспристрастно». Жорис рассказывал мне, что один из моих заместителей даже объяснял ему, что Милошевич — человек, который вместе с Туджманом разрушил Югославию, — не может быть обвинен в преступлениях, совершенных в Боснии и Хорватии, потому что эти страны не входят в состав Сербии. Постепенно я начала понимать, что некоторые сотрудники сознательно блокируют мне доступ к информации о том, что действительно происходит в следственных бригадах, за работу которых я несла полную ответственность. Кроме того, я заметила, что эти люди не выполняют моих приказов.
