После перерыва прибыл заместитель премьер-министра Сербии, Чедомир Йованович, известный смутьян и близкий помощник Зорана Джинджича. Он попытался уверить меня в том, что никто в правительстве не собирается останавливать сотрудничество с трибуналом, защищать военных преступников или разрушать сложившиеся отношения. Все дело только во времени. Йованович повторил, что правительство испытывает сильнейшее давление.
«Сколько времени вам нужно?» — спросила я, но в очередной раз не получила никакого конкретного ответа.
Вместо этого Йованович сказал, что правительство «было бы готово заплатить любую цену» за отмену этих обвинений. Тут вмешался Свиланович и снова стал предлагать отсрочить обнародование обвинительных документов.
«Это невозможно, — отрезала я. — Я могу сохранить их в тайне. Но как долго?»
Йованович сказал, что самое главное — не делать никаких публичных заявлений в понедельник. Свиланович же продолжал настаивать на том, что обвинения должны остаться в тайне до тех пор, пока не будут переданы сербским судам.
«Нет», — повторила я.
Можно было подвести определенные итоги. Во-первых, Белград, а именно Свиланович, должен принять обвинительные заключения, ордера на арест и сопутствующие документы. Во-вторых, министерство иностранных дел должно направить в трибунал письмо с перечислением причин, по которым обвинительные заключения должны оставаться в тайне. Я согласилась не возражать против просьбы правительства. Затем обвинительные заключения будут признаны тайными, и можно будет решать, как поступить дальше. Тут я решила поговорить по телефону с судьей судебной палаты. Близился конец рабочего дня. Судья сказал мне, что уже решил обнародовать обвинительные заключения в понедельник, но согласился отсрочить это действие.
После этого Свиланович принял документы и подписал расписку. Я решила, что это дело завершено.
Однако я ошиблась.
— А теперь мне хотелось бы сказать вам что-то личное, — сказал Свиланович. — Вы нас не уважаете…
— О чем вы говорите? — удивилась я.
— Вы повышаете голос! Я — министр иностранных дел суверенного государства, а вы повышаете на меня голос!
— Вы вынудили меня повысить голос, — ответила я.
И тут Свиланович обрушился на меня с обвинениями. Я сорвала условное освобождение Милана Милутиновича, добровольно сдавшегося в январе 2003 года и обвиненного в причастности к преступлениям, совершенным в Косово. Свиланович заявил, что я продемонстрировала полное неуважение к гарантиям белградского правительства относительно обвиняемого, который сдался добровольно, словно правительственные гарантии ничего не значат в сравнении с гарантиями трибунала.
Очень осторожно я в очередной раз разъяснила Свилановичу позицию прокурорской службы относительно условного освобождения. Мы можем только рекомендовать освобождение до рассмотрения дела в суде тех обвиняемых, которые сотрудничали со следствием. Я сказала, что сожалею о том, что господин министр чувствует себя оскорбленным, но более не считаю себя связанной соглашением хранить вынесенные обвинительные заключения в тайне.
«Basta, — тихо сказала я своим помощникам. — Andiamo
[31]
». Я потянулась за своей сумочкой от Луи Вуиттон, поднялась и направилась к двери. Свиланович встал у меня на пути. Мои помощники даже не успели подняться с кресел.
«Bon, vous-venez?
[32]
» — сказала я, прежде чем они пришли в себя. Обвинительные заключения и ордера На арест остались у Свилановича.
На следующий день в белградских газетах были опубликованы все детали моего разговора с послом Монтгомери. Теперь читающая газеты сербская публика (надо сказать, что это не самая большая часть населения) знала о том, что известные генералы оказались обвиняемыми. Лукич, Джорджевич, Лазаревич и Павкович знали, что их разыскивают. Мне было интересно, откуда произошла утечка информации. Швейцария и швейцарский посол не были заинтересованы в обнародовании этих сведений, не было это и в интересах американского посла. Впрочем, впоследствии посол, словно ни о чем не помня, говорил журналистам, что я проявила полное непонимание политических реалий в Сербии и делала только то, что он мне советовал. Судя по всему, сербы, а может быть, тот, кто был заинтересован в компромиссе, установил в резиденции швейцарского посла подслушивающее устройство. Как бы то ни было, я решила, что более нет смысла хранить обвинительные заключения и ордера на арест в тайне.
Прежде чем я составила запрос на обнародование обвинительных заключений, мне позвонил посол Пьер Проспер из отдела Госдепартамента по военным преступлениям. Он звонил из Вашингтона. Посол просил меня не предпринимать никаких шагов по обнародованию документов. Он пытался заключить какую-то сделку с сербами: арест и выдача Младича в обмен на разрешение судить четырех генералов в Белграде. Хотя Проспер никогда не сообщал прокурорской службе о подготовке какой-либо сделки, никогда не консультировался с нами и никогда не считался с независимостью трибунала, мы об этом знали. Всего через несколько часов я должна была отправиться в США и в течение четырех дней встретиться с ним в Госдепартаменте. Я не хотела поддаваться давлению, поэтому составила запрос, прежде чем вылететь из Амстердама в Нью-Йорк.
9 октября 2003 года я сообщила Совету безопасности все то, о чем говорила правительственным чиновникам в Белграде.
Я собиралась сообщить о том, что в сотрудничестве Белграда с [Международным трибуналом] наметились положительные сдвиги, — сказала я. — Но это было до моего визита в Белград на прошлой неделе. Теперь я этого сказать не могу. Белград не стремится к сотрудничеству и не проявляет готовности совершить непростые шаги, необходимые не только с точки зрения трибунала. Власти не понимают необходимости сотрудничать с трибуналом, особенно, когда приходится принимать жесткие решения или предоставлять важные документы. Мы постоянно сталкиваемся с препятствиями и негативным отношением.
Я также сообщила Совету безопасности о занятой мной позиции относительно стенограмм заседаний Верховного совета обороны.
Я с пониманием отнеслась к желанию Сербии обеспечить защитные меры в отношении ряда материалов и даже направила правительству письменные обязательства касательно дела Милошевича.
Совершенно ясно, что защитные меры должны находиться в пределах разумного и не противоречить общественным интересам и принципу прозрачности судопроизводства. Вызывает сожаление тот факт, что запрошенные документы начали поступать в мой офис лишь в последние месяцы и только в результате выдачи судебной палатой соответствующих ордеров, а не в результате моих запросов о помощи и не добровольно…
В деле Милошевича и других делах я ощущаю явное желание властей утаить важные материалы, которые доказали бы причастность белградских властей (прежнего режима) к преступлениям, совершенным в Боснии и Герцеговине. Белград ссылается на интересы национальной безопасности, но в действительности такой подход ограничивает и замедляет доступ трибунала к важнейшим доказательствам. Это противоречит интересам правосудия и истины и не способствует скорейшему завершению процесса.
[33]
