В июне 1962 г. в составе советской делегации по разоружению прибыл в Швейцарию, где установил контакт с американской разведкой. Дважды встречался в Берне на конспиративной квартире с сотрудниками ЦРУ. Заявил, что порывает с советским режимом по идейным соображениям и желает сотрудничать с американцами. Выдал последним ряд совершенно секретных сведений о деятельности КГБ, и в частности, информацию о наличии в посольстве США в Москве подслушивающей аппаратуры, указав количество внедренных микрофонов (43 шт.) и места их расположения. Кроме того, передал представителям ЦРУ материалы, позволившие выявить и арестовать завербованного КГБ охранника американского посольства, а также удалить из Москвы сотрудника диппредставительства, попавшего в активную вербовочную разработку советской контрразведки. Н. провалил также оперативную игру КГБ с американскими спецслужбами, которая успешно велась в течение ряда лет.
Н. отверг предложение американцев немедленно бежать на Запад, сославшись на оставшихся в СССР жену и больную малолетнюю дочь.
Контакт с ЦРУ Н. возобновил только в январе 1964 г., когда он вновь приехал в Швейцарию в составе аналогичной делегации. На этот раз он твердо решил остаться на Западе. Во время шести встреч с американскими разведчиками подробно информировал их об обвиненном в убийстве президента Дж. Кеннеди Ли Харви Освальде, ранее находившемся в СССР и предлагавшем свои услуги советским спецслужбам. Н. отверг вероятность вербовки Л.Х. Освальда КГБ и возможность участия советских спецслужб в организации убийства Дж. Кеннеди. Он рассказал также американцам об обстоятельствах ареста в Москве их агента О.В. Пеньковского (см. соотв. ст.).
В феврале по фальшивым документам через Германию Н. был вывезен в США, где содержался на конспиративной квартире в окрестностях Вашингтона. Ему был присвоен оперативный псевдоним Фокстрот.
Откровения Н. вызвали сенсацию в ЦРУ, руководителей которого особенно привлекала возможность использовать информацию о Л.Х. Освальде в публичном обвинении СССР в подготовке и организации убийства Дж. Кеннеди.
Особую позицию о Н. занял шеф службы собственной безопасности ЦРУ Д. Энглтон, соратник и друг Алена Даллеса, пользовавшийся непререкаемым авторитетом в американских спецслужбах. Изучив досье Н., Д. Энглтон пришел к заключению, что его побег инспирирован КГБ с целью дезинформации американцев. Выводы шефа службы безопасности главным образом основывались на том факте, что Н. сослался на свою неосведомленность о наличии в ЦРУ советского агента, о чем ранее американцам сообщил перебежчик A.M. Голицын. По мнению Д. Энглтона, в силу занимаемого в КГБ положения Н. не мог не знать об этом факте, в достоверности которого он, Д. Энглтон, не сомневался.
Под влиянием авторитета Д. Энглтона руководство ЦРУ приняло решение дальнейшую работу с Н. вести как с подставной фигурой и вынудить его к признанию двойной игры с ЦРУ.
В августе 1965 г. Н. был помещен в одиночную камеру с цементными стенами и полом, без окон. Он был в течение полутора лет лишен прогулок, возможности читать книги и знакомиться с прессой. Ему выдавали каждый день жидкий чай, кусок хлеба, немного супа и овсяной каши. Запретили курить, к чему он привык в течение 14 лет. Его подвергали многочасовым допросам, при этом часто применяли психотропные средства, от которых он в течение нескольких дней с трудом приходил в себя. Условия его жизни мало изменились и после того, как ему разрешили прогулки, без которых, как заключили медики, он мог умереть либо лишиться рассудка.
В таких условиях Н. продержали около 5 лет и выпустили из тюрьмы только тогда, когда стало очевидно, что выводы Д. Энглтона, находившегося под влиянием A.M. Голицына, ошибочны и подтверждения не получили. В ЦРУ не знали, что делать с перебежчиком, с которым они так обошлись. Серьезно обсуждался вопрос о его физическом устранении, однако Н. спасла утечка информации из американской разведки в Конгресс, куда для дачи объяснений был вызван шеф американской разведки. Последний признал ошибку ЦРУ в деле Н. и выслушал ряд нелицеприятных замечаний в свой адрес и в адрес возглавляемой им спецслужбы. Один из конгрессменов прямо заявил, что на протяжении целого ряда лет с «человеком, выбравшим свободу на Западе, обращались хуже, чем с животным».
Н. был окончательно «реабилитирован». Он получил компенсацию в размере 137 052 долларов. До настоящего времени проживал в США, номинально числился консультантом ЦРУ.
О
Оболенский Владимир Андреевич (1869–1951), князь, эмигрант.
Бывший член ЦК партии конституционных демократов (кадеты).
Встал на путь сотрудничества с нацистским режимом в Германии. В марте 1942 г. активно участвует в формировании т. н. Русской национальной народной армии (РННА), фактически созданной вермахтом. РННА (называемая также Осинторфской бригадой — по месту формирования) насчитывала в своих рядах около 8 тыс. человек из числа белоэмигрантов и советских военнопленных. В руководство РННА входили также белоэмигранты Иванов С.Н. (инженер), полковник Сахаров И.К., полковник Кромиади И.К., Юнг И., Реслер В., граф Ламздорф Г., граф Панин С, флигель-адъютант граф Воронцов-Дашков А.И.
Однако уже к осени 1942 г. у немецких спецслужб возникли сомнения в благонадежности РННА, в связи с чем ее белоэмигрантское руководство, включая О., было заменено офицерами-власовцами — генералом Жиленковым Г.Н., и полковником Боярским В.И. (см. соответствующие ст.).
Вскоре части РННА по приказу гитлеровского командования были окружены эсэсовской дивизией и разоружены, однако некоторым бойцам РННА (до 300 человек) удалось вырваться из окружения и пробиться к партизанам.
Оболенский-Ноготков Михаил Андреевич (ум. до 1577).
Один из ближайших сподвижников князя Андрея Курбского. По свидетельству самого Курбского, О. происходил «з роду княжат черниговских». Отец О. был казнен Иваном Грозным, с чем видный советский историк С.Б. Веселовс кий связывал бегство самого О. Его отъезд произошел, судя по всему, еще до учреждения опричнины. К противнику Ивана Грозного, польскому королю Сигизмунду II Августу, О. перешел вместе с женой Феодорой Феодоровной Мироновой, «слышячи о вольностях и свободах».
В 1564 г. Сигизмунд II дал О. жалованную грамоту, по которой русскому беглецу передавалось во владение на основе ленного права имение. Однако князь в 1570 г. самовольно, без разрешения польских властей, стал распоряжаться другими королевскими землями. В конце 60-х гг. О. сблизился с Курбским, уговорившим этого «благородного юношу» пройти университетский курс.
В тот момент, когда правительство Ивана Грозного тщетно пыталось получить какую-либо информацию об О., князь находился в Кракове, где поступил в университет (1571). Тогда послы сообщали Ивану Грозному: «А князь Михайлишко Ноготков Оболенской был у Курбского, а ныне вести про него нет, жив ли будет или сдох».
В книге поступивших в Краковский университет шестым указан О. Он, однако, не получил ученой степени бакалавра или магистра. О его судьбе в это время известно по письму Курбского Марку Сарыхозину. О. пробыл в университете три года и потом, оставив жену и детей, «совершения ради до Влох ехал», т. е. для усовершенствования своих познаний отправился в Италию. О. мог обучаться в Падуанском университете, куда нередко приезжали православные славяне и греки.
