Это поступок отца. Вы можете себе представить, чтобы так поступила мать?.. Вот в этом и состоит разница. Отец любит головой, мать — сердцем.
Теперь переходим к ответу на следующий вопрос — а для чего человек является гиперсексуальным животным? К чему эта постоянная тревожность и перманентные мысли: а вот кому бы вдуть? Не лучше ли освободить время, чтобы подумать о высоком — рассчитать траекторию космического аппарата, например? И какую роль вообще имеет гиперсексуальность вида для его «очеловечивания»?
У собак течка бывает дважды в год. Все остальное время они асексуальны. Птицы размножаются раз в год. Все остальное время они асексуальны. У китов три овуляции за два года. Все остальное время у них нет проблем… У человеческих же самок овуляция происходит каждый месяц! Причем ни по каким внешним признакам об этом узнать нельзя, что, вообще-то говоря, странно, потому как у всех других зверей период овуляции сопровождается яркими внешними проявлениями. Собаки, например, чуют запах овулирующей самки за километры. У существ с менее развитым обонянием, но с более развитым зрением, самки, готовые к оплодотворению, подают самцам визуальные сигналы. Например, у самок приматов набухают и заметно увеличиваются молочные железы, сигнализируя о том, что они готовы к спариванию. У человеческих же самок молочные железы всегда в «боевом положении» и сигнализируют о постоянной готовности к скрещиванию. Или, что то же самое, период, когда самка действительно может забеременеть, скрыт и от самца, и от нее самой.
Почему?
Наша постоянная готовность к спариванию настолько ярко выделяет нас из всего прочего животного мира, что нуждается в объяснении. Она пронизывает буквально всю человеческую культуру, которая едва ли не полностью посвящена отношениям самки и самца, желающего ее покрыть. И это вполне естественно: у гиперсексуального животного, которое может и готово заниматься сексом постоянно, а не раз-два в год, сексуальность самым естественным образом отделяется от репродуктивной функции и становится самостоятельной ценностью — как игровой, так и экономической.
Есть гипотеза, что гиперсексуальность у нашего вида развилась в целях снижения конфликтов между самцам из-за самок, ведь если период возможного зачатия скрыт, ценность каждого отдельного полового акта резко снижается, поскольку вероятность зачатия падает в разы. Значит, и смысл воевать с другим самцом за перепих в данный конкретный момент резко падает, можно и подождать более благоприятного момента — когда хозяин самки отлучится по делам. Подобная стратегия может теоретически служить биологической компенсацией отсутствия у нас инстинктивных запретов на убийство, поскольку сокращает количество конфликтов. Кроме того, перманентная сексуальность постоянно подбрасывает дровишки в костер половой любви, привязывая самца к самке.
Биологам известно: порой по одному только внешнему виду животных можно сказать, какой формы брачных отношений они придерживаются. Давайте же глазами биолога посмотрим, например, на размер яичек у самцов человека. Большие они или маленькие? Все познается в сравнении! У тех видов приматов, которые не практикуют моногамные браки и не создают гаремов, а занимаются промискуитетом, самцы имеют огромные яйца! А вот у тех видов, где самец имеет монополию на самку (моногамия) или самок (полигамия), яйца у самцов маленькие. Скажем, самцы шимпанзе и макак имеют большие семенные железы. А у самцов орангутанов и горилл яички маленькие.
С чем это связано?
С войной сперматозоидов. Эта война возникает у тех видов, где все трахаются со всеми, то есть в вагине одной самки может оказаться несколько зарядов спермы от разных самцов. Вот там и проливаются невидимые миру слезы и разворачивается невидимая миру война сперматозоидов.
Сперматозоиды одной особи представляют собой армию, которая действует слаженно и в которой есть свои «рода войск». Только 1% сперматозоидов предназначен для проникновения в яйцеклетку, это своего рода элита, «десантники». Остальные — камикадзе, задача которых заблокировать половые каналы и не пропустить в заветной цели чужую «армию». Причем «солдаты» делятся на авангард и арьергард. Авангард расчищает путь «десантникам», атакуя чужие сперматозоиды, которые прибыли ранее и уже засели в «ущельях», удерживая их. А арьергард прикрывает ушедший вперед «десант» от наступающих по пятам сперматозоидов чужой «армии».
Биологи Гарвардского университета провели эксперимент с хомяками двух видов — промискуитетным и моногамным. У промискуитетного вида, как и положено, самцы имели крупные яичники, а у моногамного мелкие. Выяснилось, что сперма этих двух видов отличается по своим свойствам. Сперматозоиды моногамного вида не умеют отличать своих от чужих, а вот «солдатики» промискуитетного вида умеют это делать прекрасно, причем избирательность их сперматозоидов чрезвычайно высока. Ученые смешали в пробирке окрашенную разными красками сперму двух братьев, то есть двух хомячков с очень похожими генетическими наборами. Так вот, сперматозоиды быстро разобрались по «форме одежды» — «солдатики» одного цвета группировались в боевые группы только со своими против чужих.
Понятно, что чем больше армия — тем она сильнее. Поэтому промискуитетные виды и имеют огромные семенники, вырабатывающие целые «армии» спермы.
Плохому танцору яйца мешают, это известно. Но даже если не плясать, а просто ходить, лучше иметь «бубенчики» поменьше. Тем более что большие семенные железы у самца — большая мишень в драке. У самцов нашего вида относительные размеры «мишеней» в сравнении с размерами тела небольшие. Гораздо меньше, чем у шимпанзе, например. Зато у нас они больше, чем у горилл. Значит, мы конструктивно находимся в промежуточном положении — монополизация самок самцами у людей больше, чем у шимпанзе, но меньше, чем у горилл. О чем это говорит?
Что мы много менее промискуитетны, чем шимпанзе, но чуть более склонны к беспорядочным связям, чем гориллы.
Когда женщинам говоришь, что мы вид скорее моногамный, им это очень нравится. Потому что женщины любят постоянство и хотят, чтобы муж был при них. Однако есть для женщин и минусы во всем этом. И главный из них — та самая монополизация самцами самок, которая на тысячи лет превратила женщину в вещь. Только в либеральных экономиках (античная, современная западная) наши самки наконец получают почти те же или совершенно те же права, что и самцы. А вместе с ними и бóльшую сексуальную свободу. Иными словами, современное общество слегка сдвигается в сторону промискуитетного, но тысячелетние видовые инстинкты (прежде всего женские) его пока сдерживают.
В общем, яйцами померялись. Теперь посмотрим на остальное. Ведь, помимо размера яиц, существуют и другие внешние признаки, говорящие о форме брачного союза. Ранее мы на примере моржей говорили о половом диморфизме, то есть различиях между самцами и самками. Сильнее всего, если вы помните, эти различия выражены у полигамных видов. Теперь рассмотрим половой диморфизм у приматов.
У моногамных обезьян самки и самцы различаются меньше всего — и по росту, и по размеру клыков. А вот у гаремных видов самцы и самки друг от друга отличаются сильно. При этом самцы гаремных видов имеют огромные клыки. Посмотрите клыкастых обезьян — павианов, горилл, орангутанов, — и вы увидите полигинных (полигиния — многоженство) приматов, самые огромные и клыкастые представители которых сколачивают себе гаремы и ревниво охраняют их от тех, кому может прийти в голову поженихаться.
