– Я пытался, товарищ генерал. Они затребовали шесть часов на подготовку, а Соловьев имел возможность отдать приказ по телефону, и тогда мы рисковали потерять объект «Солимов».
– Лопухин! – позвал Аладьян.
Полковник Лопухин, руководитель технического блока, встал, чтобы объясниться.
– В том районе, товарищ генерал, нет возможности установить оборудование. Вдоль улиц с двух сторон тянутся только высокие кирпичные стены. Ни одного куста, в котором можно спрятаться, ни одного дерева, на которое можно забраться. Даже переносной генератор в той обстановке слишком заметен, чтобы обрабатывать им охрану в открытую. Я предполагал возможность ночью попытаться отработать по охране с недалекой вышки сотовой связи. Днем и даже вечером это было слишком рискованно. Люди, поднимающие оборудование на вышку, будут заметны.
– Ладно, потом и это обсудим… – Генерал сделал пометку в своем блокноте. – Продолжай, Евстифеев, что ты там еще натворил…
Майор пожал плечами, не понимая, одобряет генерал его действия или критикует.
– Мне было выделено три объекта, срочно запрограммированных на ситуацию. Все трое из заключенных и потому спецы не слишком высокого полета. Впрочем, они отработали по полной программе, абсолютно грамотно и без ошибок, и я сам вывез их с места работы. Проверки не требовалось. Там придраться не к чему. Следов не оставлено. Разве что стреляные гильзы… Охранник у ворот тревогу поднял тогда, когда ему было приказано это сделать. Таким образом, считаю, что мы отработали успешно…
– Все успешно работают, – проворчал Эдуард Осипович. – Тогда откуда берутся провалы? Может, ты, Михал Михалыч, объяснишь? Как получилось, что объект «Солимов» сорвался и устроил там побоище прыщавых юнцов?
– Я могу только предполагать, товарищ генерал, – ответил подполковник Иванов. – Очевидно, сбой имел конкретную внешнюю причину. И вспышка старых навыков произошла на уровне инстинкта самосохранения.
– Это как?
– Я аналогию проведу… Когда человек, задумавшись и не заметив препятствия, спотыкается и падает головой на камни, он выставляет вперед руки, чтобы сохранить голову, и не думает о том, что будет с руками. На этом же приблизительно уровне, думаю, действовал и объект «Солимов». Его подсознание включило заблокированные участки мозга, что впоследствии привело к мощному приступу головной боли.
– А мы в этом не споткнулись? – спросил генерал сердито.
– Это единичный случай, товарищ генерал, когда блокировка не сработала. Возможны какие-то индивидуальные психические факторы, – возразил Иванов. – Современная наука просто не может все знать о мозге. Еще несколько тысячелетий понадобится, чтобы узнать больше, только тогда можно будет все предусмотреть…
– Мне почему-то кажется, что я столько не проживу, – пошутил Эдуард Осипович, показывая свое в общем-то положительное отношение к происшедшему.
– Ну что вы, товарищ генерал, вам еще жить да жить… – в свою очередь пошутил подполковник Михайлюк.
– По крайней мере, до утра, даст бог, доживу, – согласился Аладьян. – И потому утром прошу ко мне на доклад. Будут изменения или не будут… И ты, Михал Михалыч, распечатку после сканирования подготовь и принеси. Режим работы у нас сегодня круглосуточный… Объект «Солимов» взять под постоянный жесткий контроль с аппаратурой блокирования рефлексов. Мало ли что эта шпана надумает, а он опять дров наломает. Контролировать… Вплоть до того, что пост у его дома выставьте. Машину отправьте… Две машины… Там же двор, кажется, проходной… С одной и с другой стороны… Телефон обязательно на «прослушку»…
– Он и так, товарищ генерал, на постоянной «прослушке».
– И хорошо. Контролировать…
* * *
С одной стороны, какой сон может быть в таком нервном состоянии. С другой, Любовь Петровна чувствовала после всех нервных переживаний нынешнего вечера такую опустошенность и усталость, что с трудом добралась до кровати в своей комнате. Ноги отказывались ее слушаться. Она уже, кажется, засыпала, когда в комнату зашла Мариша.
– Что ты? – тихо спросила Любовь Петровна.
– Я Сереже позвоню…
– И что скажешь?
– Что есть, то и скажу…
– Зачем его еще нервировать. А если он на операции?
– Если он на операции, он трубку отключает. Он предупреждал… Может, и ничего не скажу…
– Как хочешь…
Старший лейтенант Сергей Марочкин был в командировке на Северном Кавказе. И это его уже третья командировка туда, из двух первых он возвращался не домой, а в госпиталь.
Любовь Петровна повернулась на бок и словно куда-то провалилась. Сон сменялся полусонными воспоминаниями, воспоминания кончались, и снова сон подступал, потом опять приходила полудрема, заполненная сценами из прошлой жизни. Прошлая жизнь – это когда муж был рядом, пусть даже и не совсем рядом, пусть даже где-то в командировке, где кругом опасности, где стреляют, взрывают и убивают, но он все равно был, он был официально жив, и эти воспоминания без возвращения в действительность являлись теплыми и спокойными.
Сквозь сон Любовь Петровна слышала, как дочь разговаривает с мужем, но разговор велся вполголоса, и слов разобрать было нельзя, да и сонное состояние мешало услышать, что они говорят. Да это было и не важно, когда Андрей снился живым и здоровым. Потом Мариша снова заглянула в комнату. Мать слышала, но не пошевелилась, опасаясь разогнать ощущения, которые после короткого сна остались, и дочь ушла. На рассвете Любовь Петровна проснулась. И увидела под дверью полоску тусклого света. Тихо встала и вышла в большую комнату. Мариша сидела в кресле, подобрав под себя ноги, и водила пальцем по строчкам в телефонном справочнике.
– На букву «С»? – с укором спросила Любовь Петровна.
– Солимов… – подтвердила дочь.
Синим светом горел экран телевизора. Значит, Мариша опять смотрела запись. Может быть, и не один раз. Первых трех раз ей не хватило. Так ведь можно и со своим собственным умом рассориться, если замыкаться на одной проблеме.
– Владимир Андреевич просил к нему не соваться… Это может быть для него опасным… Если это отец и если его кто-то использует…
– Я поняла, – тихо сказала Мариша. – Я хотела бы только голос услышать… Я даже говорить ничего не буду… Вот… Тот район… Только один Солимов… Только номер наберу, голос послушаю, и все… Слова не произнесу…
Она посмотрела на часы.
– Рано… – сказала Любовь Петровна.
– Рано… – согласилась дочь и вздохнула так, словно ей дышать было больно.
– Ты совсем не ложилась?
– Днем высплюсь. Андрейку в садик отведу и высплюсь.
– Еще пара часов до садика. Поспала бы… Я подниму…
– Я ложилась, не могу уснуть…
Характером дочь в отца пошла. Тот всегда хотел своего добиться и, как правило, добивался. Мариша тоже этого хочет. Да и Любовь Петровна хотела того же, но понимала при этом, как больно будет потом убедиться, что произошла ошибка. Так уже много раз бывало, и кажется, что не осталось сил снова эту же боль переносить.
