Чай кончился, и Абдулло Нурович снова включил газ, чтобы подогреть чайник, когда раздался новый звонок. Это был звонок в дверь, но Солимову так хотелось, чтобы снова позвонили по телефону, что он сначала мимо двери к телефону бросился, но вовремя сообразил и вернулся.
Оказалось, это опять пришел Михаил Михайлович. Довольный, улыбающийся.
– Утро доброе!
– Здравствуйте, – Солимов в удивлении отступил от двери на шаг.
– Как наше самочувствие?
– На работу собираюсь.
– Голова не болит?
– Спасибо. Я с утра всегда здоров. Зарядку сделаю – и здоров.
Михаил Михайлович вошел бочком, но только через порог переступил и не стал разуваться и в комнату проходить. И даже дверь за собой на замок, как обычно, не закрыл, а только слегка притворил и плечом подпер.
– А я к вам с радостной вестью… Договорился я относительно щенка для вас. Как и просили, ньюфаундленд… Даже с хорошей родословной. Но вас родословная, наверное, мало волнует?
– Мне все равно. Лишь бы добрым был и попусту не лаял…
– Такой и будет. Только придется подождать. Щенков отдают пятидесяти двух дней от рождения. Когда он у матери пройдет курс собачьей социализации.
– Это что такое? – Абдулло Нурович всегда боялся слов типа «социализм» или «капитализм» и слегка обеспокоился.
– Я сам только сегодня утром услышал. Это время, когда мать обучает щенка общаться в стае других собак. Чтобы потом не боялся и не бегал ни за собаками, ни от собак. Значит, через десять дней щенок будет у вас…
– Спасибо… – заулыбался Солимов. – А сколько я за это должен?
– Это – подарок…
– Спасибо…
Надо же, сколько счастья подвалило в одно утро! Не ждал, не гадал, а тут сразу…
– У вас все нормально? Милиция вас после вчерашнего не доставала? – вроде бы между делом поинтересовался Михаил Михайлович.
– Нет. Они сказали, если понадоблюсь, то дома найдут.
– И не звонили?
– Нет…
– И никто не звонил? – глаза врача смотрели внимательно и почему-то с недоверием. Впрочем, это могло Абдулло Нуровичу и показаться.
– Нет… Утром только… Девушка какая-то… Номером ошиблась…
– Ну, ладно… – стал прощаться гость. – Значит, ждите щенка. Имя придумайте…
– А кто будет, мальчик или девочка?
– Я точно еще не знаю… – Михаил Михайлович слегка растерялся. – Я узнаю и вечером или заеду, или позвоню… Может, даже днем, если рядом окажусь… Вы на своем участке будете?
– На участке… Хорошо… – У Абдулло Нуровича просто сияло лицо, и он слегка волновался.
– Ладно. Если что, я созвонюсь, и можем даже съездить посмотреть щенков прямо у матери. Чтобы выбрать того, кто понравится. Обычно выбирают самого подвижного. Или того, кто первым подойдет. Хотите?
– Хочу…
– Тогда я позвоню и узнаю…
Закрыв дверь за Михаилом Михайловичем, Солимов поспешил на кухню, где уже кипел большой чайник. Настроение и от повторения двух женских имен, и от известий о скором появлении в доме щенка приподнялось – оттого и чай в этот раз показался особенно вкусным. Единственно, что слегка портило настроение, это собственная недогадливость. Надо было бы спросить у врача, не знает ли он, кто такие Любушка и Мариша. Михаил Михайлович деменцией не страдает, и память у него хорошая. И вообще он о своем подопечном всегда знает больше, чем сам подопечный знает о себе. Может, подсказал бы…
Но это можно будет спросить и вечером, когда Михаил Михайлович приедет, как и обещал. Или днем, если он заедет на участок уборки…
Собирался Абдулло Нурович недолго, хотя тоже не спешил. У него была привычка одеваться аккуратно и тщательно, чтобы все было заправлено, чтобы ничего не мешало потом работе. И даже при всей своей неторопливости Солимов успевал собраться быстро. И взял под вешалкой скребок для чистки тротуара. Обычно инструмент дворник держит в каморке в подвале одного из подъездов. Но скребок, из которого вылетела одна заклепка, требовалось отремонтировать. Он отремонтировал и заново отточил орудие своего труда до такой степени, что им можно было тоненькими ломтиками колбасу резать. Сегодня по погоде скребок мог понадобиться…
– Абдул! Ты не ушел?
В дверь не позвонили, а трижды постучали. Так один только толстый Валерка делает. Абдулло Нурович открыл дверь. Валерка стоял в распахнутой куртке, заходить не собирался.
– Будь другом, Абдул… У меня жена на сутки дежурить заступила. Я вечером чуть-чуть отдохнуть собрался. А ко мне тут брат заглянуть должен. Привезти кое-что. Ты видел его… Ключ ему отдай… Он потом занесет. Я ему позвоню… Сделаешь? Я в долгу не останусь.
Валерка протянул ключ от своей квартиры.
– Отдам, – согласился Солимов. – Мне нетрудно…
Из дома он вышел в обычное для себя время и опирался на свой скребок, как на посох. Осмотрелся, поздоровался с соседкой, всегда в это время выгуливающей на шлейке большущего рыжего кота с удивительным по размерам хвостом, и сразу заметил чужую машину, стоящую на маленькой площадке, оборудованной специально для машин жильцов. В машине сидели двое, и смотрели они на него, на Абдулло Нуровича. Причем смотрели так, словно у него был какой-то непорядок в одежде. И Солимов даже куртку на себе одернул и проверил, все ли пуговицы застегнуты. В том, что он штаны надеть не забыл, Абдулло Нурович не сомневался.
С одеждой все было в порядке. Ну, смотрят, и пусть смотрят. За это деньги не берут. И он пошел к выходу из двора.
– Папа… – услышал он вдруг тот же голос, что говорил полтора часа назад по телефону. – Папа, это я – Мариша…
Абдулло Нурович остановился и посмотрел на молодую хорошо одетую женщину, что до этого шла навстречу с ребенком на руках, а сейчас остановилась против него. Он узнал только голос, но не узнавал лицо, хотя опять ощутил в груди долгую и щемящую, тонкую боль, которая была все же болью приятной и уносящей его.
Куда-то в другой позабытый мир.
– Вы… – начал он.
Но больше ничего сказать не смог. Женщина стояла и смотрела на него, и из широко раскрытых глаз ее катились слезы. И ребенка она прижимала к себе двумя руками сильно, а тому, видимо, было неудобно от таких объятий, и он пытался вывернуться. Она же хотела, видимо, еще что-то сказать, но горло заметно сжималось спазмами, и слова выговорить не получалось.
Так длилось, наверное, с минуту.
– Мне… На работу… – хотел что-то объяснить Абдулло Нурович, но тоже ничего объяснить не смог, потому что вдруг пришло не воспоминание, нет, вспомнить он ничего и никого не смог, пришло только ощущение воспоминания. Он ощутил что-то близкое, родное и беззащитное, что всегда, сколько он помнил, нуждалось в его помощи. Помнил? Он ничего не помнил… Но все же это было, и это было как в действительности. Все чувства смешались в груди, и мысли в голове перепутались.
