Учитывая явное намерение оградить авторитет президента от любых возможных посягательств, полное восстановление прусского правительства было невозможно. Даже прусские министры не ожидали возвращения «на круги своя» после удара Папена. Они дали понять, что в первую очередь заинтересованы в том, чтобы очистить себя от обвинений в уклонении от исполнения служебных обязанностей и нелояльности по отношению к рейху. Как бы ни разочаровал ожидания пруссаков Гинденбург, они понимали, что выживание конституционного правительства зависит от сохранения его авторитета. Газеты, расценившие судебный вердикт как поражение рейха, считали его неудачей Папена, а не Гинденбурга. Те же, кто посчитал вердикт победой рейха, приписывали заслугу в этом президенту и не упоминали канцлера.
В общем, преданность прусского правительства президенту не была вознаграждена. Через несколько дней после закрытия заседания суда Отто Браун посетил Гинденбурга, чтобы обсудить ряд трудностей, возникших между рейхом и Пруссией в интерпретации решения. Папен уже приступил к реорганизации прусской администрации, полностью игнорируя заключение суда о том, что он может принимать только временные меры. Однако никакой помощи Браун от президента не получил. Папен, участвовавший в совещании, говорил от имени президента и уклонялся от ответа на все поставленные Брауном вопросы. Сам Гинденбург произнес лишь очень короткое заявление, сказав, что рейхом можно управлять должным образом, только если рейх и Пруссия проводят одинаковую политику, а их силы объединены. Помимо этого, он лишь пробормотал не слишком внятный призыв правильно исполнить решение суда. Брауну маршал показался напряженным и больным. Рейхскомиссар пришел упрекнуть Гинденбурга за то, что тот согласился на меры, несовместимые с решением суда, но его решимость обернулась состраданием к этому старому беспомощному человеку, которого, как видел Браун, нагло использует собственное окружение.
Маршал казался совсем не тем человеком, который всего двумя месяцами ранее уверенно поставил на место Гитлера, а чуть позже был готов приостановить действие конституции и объявить чрезвычайное положение. Возможно, в уединении Нойдека многие вещи казались ему проще и понятнее, тем более в интерпретации Папена. А вернувшись в Берлин, он больше не мог закрывать глаза на углубляющийся кризис, и каждодневные проблемы навалились на него тяжелым грузом.
Больше Браун с Гинденбургом не встречался, хотя трения между двумя прусскими правительствами продолжались. Гарант конституции Пауль фон Гинденбург отказался разбираться с непрекращающимся потоком прусских жалоб и переадресовал их Папену. Когда же канцлер требовал дополнительных полномочий, президент с готовностью соглашался. Таким образом, кабинет Брауна– Северинга был вынужден вести неравную борьбу с могущественным противником. Вскоре даже самые преданные сторонники прусского кабинета утратили интерес к этой борьбе, потому что спустя несколько недель страну снова охватил национальный кризис. Его причиной стали выборы в рейхстаг 6 ноября.
Глава 11
От Папена до Шлейхера
Выборы в рейхстаг 6 ноября стали шестым по счету испытанием в том нелегком году. Страна была эмоционально истощена, страсти сменились полным безразличием. Вялой предвыборной кампании не хватало энергии и энтузиазма, лозунги были лишены вдохновения, а речи – живости. Даже нацисты больше не могли поддерживать среди своих сторонников боевой дух: посещаемость митингов заметно снизилась. За исключением коммунистов все партии заняли оборонительную позицию. Цели и требования оставались столь же расплывчатыми, как и в июле. Большинство ненацистов выступало против гитлеровской диктатуры, но не могло договориться относительно выбора курса. Только коммунисты, казалось, были готовы ее принять, но только в качестве предварительного этапа перед их собственным захватом власти. Немецкие националисты Гугенберга хотели видеть у власти Папена. Центристы туманно вещали о чрезвычайной коалиции с участием нацистов. Социалисты мечтали о возврате к веймарской демократии.
В дополнение к нереальности этих планов сторонники Папена не имели возможности проголосовать непосредственно за него. Как и прежде, не существовало «президентской партии», за которую можно было бы голосовать, хотя потенциальных сторонников таковой было значительно больше, чем в июле. Как предложила «Дойче фольксвирт», они могли лучше всего выразить свое одобрение, вообще воздержавшись от голосования, тем самым подтвердив заявление правительства, что оно не связано ни с одной партией. Но правительство могло выиграть от такой позиции, только если бы очень большое число избирателей не явилось на избирательные участки, а для организации такого бойкота времени не было. Поэтому снова голосовать за Папена означало голосовать за Гугенберга, поскольку все попытки сместить его с поста партийного лидера до сих пор оставались безуспешными, или, возможно, за Немецкую народную партию. Последняя гордо заявляла, что является единственной партией, «(которая поддерживала Гинденбурга, несмотря на все политические сдвиги и перемены».
Понимая, что Немецкая национальная партия занимает ключевую позицию, нацисты сделали ее первоочередной целью для нападок в своей избирательной кампании. Они знали, что вступили в решающую фазу борьбы. На недавних общинных выборах они потерпели явную неудачу: даже в сельских районах – Ольденбурге и Восточной Пруссии – их потери достигали 60 %, а в выигрыше во всех случаях оказывались буржуазные партии. Поскольку потери социалистов обернулись приобретениями коммунистов, представлялось маловероятным, что новые голоса будут найдены среди левых. Оставалась одна надежда – перетянуть на свою сторону сторонников Немецкой национальной партии. Если это удастся, Папену придется уйти, и шансы Гитлера занять пост канцлера заметно возрастут.
Но и в этой стратегии имелись проблемы. Нацисты должны были противостоять «(буржуазной реакции» – а эта позиция могла отпугнуть тех самых избирателей, которых они надеялись обратить в свою веру. Поэтому предвыборная пропаганда нацистов шла по двойной колее: Геринг открыто выражал свое презрение к «(мещанской буржуазии», а Штрассер изображал партию поборницей частной собственности. Другие, выступая против «(марксистской» алчности, предупреждали, что декреты Папена ведут страну в объятия Москвы. И в то время как все они вещали о нацизме как последнем оплоте против большевизма, партия усердно трудилась рука об руку с коммунистами, организуя серию забастовок. Самым сенсационным итогом этих объединенных усилий стала забастовка берлинских транспортников, которая в начале ноября парализовала жизнь германской столицы. Обеспокоенным представителям деловых кругов было недвусмысленно сказано, что только нацисты могут сдержать народные массы. Но партия не сможет успешно заниматься этим и дальше, если ее лидер – Адольф Гитлер – не станет канцлером.
Подобная тактика не могла остановить упадка партии: 6 ноября нацисты потеряли около миллиона голосов и 34 места в рейхстаге. Активность населения была на удивление высока – 80,6 % (84,1 % в июле); воздержавшиеся от участия в выборах составили лишь небольшую часть. Провал нацистов по большей части объяснялся протестом, который вызывали их экстремизм и тактика террора, но не последнюю роль в этом сыграла и неудачная попытка Гитлера войти в правительство. Многие из тех, кто проголосовал за него в июле, считали, что он растрачивает впустую плоды своих побед. («Это наглость и самонадеянность, – дала комментарий партийная пресса нацистов, – когда мелкие умишки, не имеющие ни малейшего представления о политике, считают себя вправе судить о величайшем политическом деятеле современной Германии».) Большинство из бывших сторонников Гитлера если пришли на выборы, то проголосовали за Гугенберга, а придерживающиеся более радикальных взглядов – за коммунистов. Вместе с изрядным числом лишившихся иллюзий социалистов они помогли коммунистам, увеличив количество их сторонников с 700 000 до почти 6 миллионов.
