Если инцидент не вернул Шлейхеру благосклонность маршала, тому имелась лишь одна причина: аграрии имели доступ к президенту не только через Земельный союз. Восточнопрусские соседи Гинденбурга всегда могли служить линиями связи, по которым в президентский дворец лился непрекращающийся поток жалоб на планы переселения и ценовую политику правительства. Самым откровенным из критиков был неукротимый Ольденбург – Янушау.
К тревогам аграриев по поводу программы Шлейхера в те дни добавились и другие. Бюджетный комитет рейхстага предпринял тщательное рассмотрение выполнения программы помощи восточным провинциям. Газеты сообщили, что расследование выявило большие растраты фондов. Бенефициарии, было сказано в газетах, использовали субсидии для уплаты карточных долгов, приобретения скаковых лошадей, отдыха на Ривьере и содержания любовниц. В дело оказались замешанными отпрыски старинных прусских аристократических семейств, и даже существовали предположения, что родственники президента получили немалую выгоду от этих неправомерных действий. В некоторых случаях якобы имелась санкция Гинденбурга.
Расследование было начато по инициативе нацистов. Предположительно, они хотели привести Гинденбурга в замешательство, сделав его более сговорчивым. Кампанию в прессе возглавляла «Тэглихе рундшау» Ганса Церера, якобы являвшаяся рупором Шлейхера. Сотрудничество Шлейхера и Церера было куда менее закрытым, чем считалось, да и Шлейхер незадолго до этого урезал все субсидии газете. Каковы бы ни были факты, враги канцлера поспешили доложить президенту, что Шлейхер мастерски раздувает «скандал с восточной помощью», или, по крайней мере, не делает ничего, чтобы его загасить.
Словно чтобы еще больше усложнить жизнь Шлейхеру, Штрассер снова передумал. Он не примет ни пост вице – канцлера, ни пост министра труда, предложенный ему Шлейхером в надежде обеспечить поддержку консервативных профсоюзов. Теперь Штрассер откровенно боялся взять на себя любую активную роль против Гитлера. В порыве откровения он признался Мейснеру, что после полученных им угроз ни за что не осмелится мешать фюреру. Видимо, он все еще не терял надежду, что Гитлер возьмет его обратно, для чего в середине января дважды являлся к нему. Но Гитлер не пожелал простить бывшего соратника, и, когда Штрассер спустя несколько дней нанес еще один визит, его попросту не приняли. К этому времени прошли парламентские выборы в маленьком государстве Липпе, где нацисты сумели возместить свои потери. Обрадованный успехом, Гитлер публично заявил, что разрывает отношения со Штрассером, и пригрозил «сломать шеи всем партийным пораженцам».
В сложных маневрах, последовавших за новыми бедами Шлейхера, на передний план выдвинулся почти позабытый Гугенберг. Он понимал, что время работает против него. Грядущий экономический рост мог вернуть страну на путь демократического парламентаризма. «Учитывая возросшую деловую активность во всем мире, – объявил он, – для Германии все сложится хорошо, если власть предержащие будут проводить ясный авторитарный курс, относиться к Гитлеру с ледяным равнодушием и осуществлять те экономические меры, которые мы предлагаем им каждый день». Чтобы перестроить экономику страны согласно его идеям, нельзя терять ни минуты, и ради этой благой цели он даже готов работать со Шлейхером. Воспользовавшись стычкой канцлера с Земельным союзом, он предложил успокоить аграриев, если, конечно, канцлер даст ему портфели министров экономики и сельского хозяйства. К его величайшему разочарованию, Шлейхер отверг предложение. Канцлер все еще надеялся сформировать коалицию вокруг «Центра» и профсоюзов и не желал рисковать этими переговорами вступлением в союз с протагонистом реакции.
Тогда Гугенберг обратился к президенту. Он настаивал, что неумелые действия Шлейхера сделали сотрудничество нацистов и немецких националистов вопросом первостепенной важности, иначе страну не удастся спасти от катастрофы. Как и Папен, Гугенберг вынашивал планы коалиции с Гитлером при поддержке большинства рейхстага. Но Гинденбург, если верить путаному рассказу, основанному на воспоминаниях Мейснера, не хотел давать Гитлеру пост канцлера на этих условиях, хотя в ноябре уже был готов на это пойти. «<Вы можете быть уверены, мой молодой друг, – говорил президент шестидесятисемилетнему Гугенбергу (по словам Мейснера), – что от меня Гитлер власть не получит».
16 января Гугенберг встретился с Гитлером, чтобы прозондировать почву относительно будущего сотрудничества, если Шлейхер будет вынужден уйти в отставку. Гитлер занимал такую же несгибаемую позицию, как всегда. Воодушевленный результатами выборов в Липпе, Гитлер теперь желал получить и прусское министерство внутренних дел. Гугенберг был готов принять Гитлера в роли канцлера, но не мог согласиться на контроль нацистами прусской полиции. В процессе обсуждения страсти накалились, и собеседники расстались крайне недовольные друг другом.
Поскольку Гугенберг не вернулся к Шлейхеру, канцлер ничего не выгадал. Его переговоры с левыми тоже забуксовали. Отто Браун предложил свою помощь при условии своего повторного назначения на пост прусского рейхскомиссара, облеченного всей полнотой власти. Но Шлейхер счел предложение невыполнимым. Канцлер понимал, что Гинденбург ни за что не согласится на восстановление отдельного прусского правительства, так же как и на предложенное Брауном приостановление работы рейхстага. Другие подходы к социал – демократам оказались столь же безуспешными. К этому времени издерганный и больной канцлер уже был готов кидаться в любых направлениях. Он сказал Брауну, и был при этом прав, что президент вряд ли согласится распустить рейхстаг, и тут же попытался убедить социалистических лидеров терпимо отнестись к приостановлению его работы. В итоге все его «пробные шары» были отбиты, и даже более того: под давлением социалистов к ним присоединились лидеры профсоюзов и отозвали свое предложение о сотрудничестве.
На собрании кабинета 16 января канцлер не сказал ничего о своих тревогах. Вопрос заключается в том, доложил он, представится ли возможность привлечь нацистов к работе в правительстве – или прямо, путем активного сотрудничества, или косвенно, путем терпимости и невмешательства, – либо они предпочтут борьбу. Сам Шлейхер надеялся, что карты будут раскрыты как можно раньше. Если рейхстаг вскоре соберется и внесет в повестку дня вопрос о недоверии, он вручит декрет о роспуске. Новую избирательную кампанию придется вести на более широкой основе, чем предыдущую. С другой стороны, деловые круги и часть профессиональных союзов возражают против скорого проведения выборов, и сам канцлер тоже стал задумываться, не лучше ли будет отложить выборы до осени.
Далее он сообщил о возможном назначении Штрассера на пост вице – канцлера, выразив уверенность, что с Гугенбергом можно договориться о поддержке и что в парламенте может быть создана основа, включающая партии от Штрассера до «Центра», на которую будет опираться правительство.
Все будет, конечно, зависеть от последующих действий Гитлера. Шлейхер не считал, что Гитлер всерьез рассчитывает занять пост канцлера. Говорили, что он требовал должность министра рейхсвера, хотя должен был понимать, что Гинденбург никогда не доверит ему армию. Если коллеги Шлейхера по кабинету и не разделяли оптимизма канцлера, они не заявили об этом открыто. Одни выразили сомнение, продвинется ли процесс экономического роста до осени достаточно далеко, чтобы проводить такое рискованное во всех отношениях мероприятие, как новые выборы. Другие беспокоились, стоит ли немедленно объявлять точную дату осенних выборов. Но никто не подверг сомнению правильность анализа ситуации, изложенного Шлейхером. В общем, это заседание кабинета характеризовала полная оторванность от жизни.
