Но решение президентом уже было принято, и, когда правые сделали последнюю попытку – после принятия рейхстагом в марте 1930 года плана Юнга и польского соглашения – убедить его отложить их опубликование и устроить очередной плебисцит, он проигнорировал это требование. На следующий день после того, как рейхстаг принял оба законопроекта, Гинденбург подписал закон о плане Юнга. Он испытывал некоторые сомнения относительно польского соглашения, поскольку оно было принято незначительным большинством, да и его друзья из аграрных кругов высказывали сомнения относительно законности этого документа. Но по прошествии нескольких дней, когда советники убедили его в конституционности соглашения, он подписал и его. Уже на следующий день пангерманская «Немецкая газета» опубликовала на первой странице передовицу в черной рамке под названием «Прощальный привет от Гинденбурга», в которой Класс оплакивал вопиющую некомпетентность президента. Некоторые подразделения «Стального шлема» потребовали, чтобы Гинденбург был лишен почетного членства. После горячих дебатов на встрече руководящего состава предложение не было принято, но лидеры организации выразили свое глубокое разочарование президентом в принятой резолюции: «Поколение, сражавшееся на фронтах войны, из чувства ответственности не может идти за президентом, который верит, что может принять ответственность за порабощение немецкой нации на несколько поколений вперед».
В обращении к нации Гинденбург объяснил, почему он подписал законы. Он призвал народ считать вопрос решенным и сплотить ряды, работая ради лучшего будущего. Он указал на тяжелые экономические проблемы, стоящие перед нацией – безработицу, развал сельского хозяйства, – и призвал принять решительные меры к их ликвидации. «В письме к канцлеру, – заключил он, – я сегодня поручил правительству сделать эту работу, и я призываю всех немцев протянуть друг другу руки сквозь межпартийные барьеры». Обращение было составлено совсем не так, как предыдущие заявления: раньше были просьбы к нации и в крайнем случае запросы к правительству; теперь были инструкции и требования. Это обращение возвещало о начале новой фазы в непростой истории Веймарской республики.
Принятие закона о репарационном плане Юнга было последним весомым свершением веймарской демократии. Через две недели после подписания президентом всех законов кабинет Мюллера был вынужден подать в отставку. Ему на смену пришло правительство, основывающее свой авторитет на доверии президента, а не рейхстага.
Перемена не была неожиданной. Начиная с выборов 1928 года в стране копилось недовольство политической системой. Результаты выборов показали политическое безразличие и озабоченность материальными проблемами – тревожный симптом для вдумчивых наблюдателей. Трудности, с которыми столкнулся Мюллер при формировании и работе кабинета, тоже внесли свою лепту в общее недовольство. Люди почувствовали, что партийная деятельность в ее существующем виде – беспорядочная и непредсказуемая – не может продолжаться. Поступали предложения реформировать избирательную систему, ликвидировать мелкие отколовшиеся партии или дать правительству больше власти.
Однако большинство немцев не заботили процессуальные перемены; они судили о политике страны по людям, которые эту политику формируют, и им очень не хватало уверенных, энергичных лидеров. Многие голосовали за Гинденбурга в надежде, что он станет сильным рулевым, который поведет страну твердой рукой по определенному курсу, поддерживая порядок и власть и освобождая их от политической ответственности, которая их никогда не интересовала, и им не нравилось, что она вверена всей нации. Но маршал не оправдал их ожиданий; он не сумел объединить различные классы и интересы в связанное целеустремленное целое; не обеспечил он и политическое лидерство, которое было людям так необходимо. Первоочередным направлением деятельности правительства постепенно стали наведение порядка и освещение основной политической линии государства. Один из молодых лидеров правых кругов сформулировал всеобщее желание так: «Нам важна не форма государства, а его сущность – способность сохранять порядок». Не сумев отстоять свои права, не сумев вдохнуть в государство мощь, достаточную для выполнения его основных функций, республиканские силы утратили право управлять. «Эти времена требуют власти, – заметил ежемесячник «Дело» – печатный орган неоконсерваторов, неизменно привлекающий внимание молодых представителей интеллигенции. – Они устали от либеральных идеалов»
[22]
.
Требование сильного лидерства выдвигали не только правые. Депутат от «Центра» заметил еще в 1926 году, что с уменьшением доверия к партиям возрастает необходимость в народном лидере. «Она отражает глубокую духовную потребность избирателей и сильнее всего ударит по тем партиям, в рядах которых нет подобных народных лидеров или которые по каким – то причинам уходят от сильного и смелого лидерства». Монсеньор Каас, избранный председателем партии «Центра» в 1928 году, озвучил очень похожие мысли: «Никогда еще немецкая душа не стремилась так страстно и нетерпеливо к великому лидеру в духе прежних времен, как в эти дни, когда нас одолевают национальные и культурные проблемы». «(Страстное стремление к сильной воле лидера и спасительным идеям распространилось по всей Германии, – писала либеральная «Дойче фольксвирт». – Настал час для немецкой демократии доказать, чего она стоит».
А социал – демократы, казалось, не ведали о глубине этого чувства. Их ведущие теоретические средства массовой информации практически игнорировали все предложения о реформировании политической и парламентской систем, так же как и звучащие повсеместно требования сильного руководства. В лице Отто Брауна они имели человека сильного и способного, пользующегося уважением даже у оппозиции
[23]
. «Уважение, которым прусский рейхскомиссар Браун пользуется в консервативных кругах, – писал «Дойче фюрер брифе», информационный бюллетень, близкий к промышленному крылу Немецкой народной партии, – относится не к его политическим воззрениям и еще меньше к действиям, а к манере его действий – целеустремленной, твердой, уверенной, решительной». Но только социалистическая партия не выбрала его на роль канцлера, да и его взгляды не имели, казалось, особого веса. Скорее всего, причиной тому была летаргия, а не убеждения, но социал – демократы непоколебимо верили в веймарскую демократию в том виде, в каком она существовала, и эта вера была несовместимой с надеждой на сильного лидера.
Таким образом, брешь между социалистами и буржуазными партиями неуклонно расширялась, а дальнейший упадок экономики усилил напряжение между ними. Однако политический импульс депрессии не проявился полностью до тех пор, пока рейхстаг не ратифицировал план Юнга. Существенная часть депутатов рейхстага находились в оппозиции к правительству Мюллера, но понимали необходимость принятия плана Юнга. Поскольку для этого требовалась поддержка социал – демократов, они позволили правительству продолжать работать до ратификации плана.
