– Не-а… Не отступят… – с первого этажа возразил старший лейтенант Луковкин. – Их местные женщины попросили. Жёны и матери… Перед ними стыдно будет… Не отступят, если к нам подмога не подойдёт…
– А подмога подойдёт только тогда, когда «Таганай» даст сигнал… – сказал Трегубенков.
– Хоть бы «Пушкина» на склон загнал, что ли… – посетовал Голованов…
– Он бы нам в эфире стихи читал… – с чердака пошутил прапорщик Денисов. – Про Лукоморье и про кота… Всё веселее…
* * *
Старший лейтенант Лукоморьев стихи в эфире не читал. Группа в это время подкрадывалась к «норе» боевиков, контролируя каждый свой шаг. Не слишком умел ходить бесшумно повар, но теперь надобность в нём отпала. После двух высказанных шёпотом требований ступать тише повара для безопасности всё же положили на землю и снова ноги связали.
– Ты отдохни пока… Вздремни, мать твою… – посоветовал капитан Рукавишников.
– Только не здесь… – добавил старший лейтенант Лукоморьев. – Здесь ещё наступит кто-нибудь… Взяли…
– Разумно, – согласился Сидоренков и ухватился за связанные ноги.
Под руки, связанные не менее крепко, повара подхватили Лукоморьев и Прокрустов и отнесли его в сторону шагов на сто.
– Лежи здесь и не мешай людям спокойно работать, – вежливо попросил Лукоморьев. – А то мы можем про тебя забыть… Твоих парней перебьют, «нору» вашу взорвут, а про тебя забудут… Из вредности, из моей природной вредности… Будешь хорошо себя вести, я лоб поморщу и вспомню… Может быть, и сумею найти тебя в этих кустах…
Спецназовцы вернулись к Рукавишникову.
Здесь уже трава между кустами была более утоптанная и создавала некую видимость тропинки. Если раньше все боевики входили в кусты с разных мест, специально, чтобы тропу не вытоптать, то здесь они поневоле сходились ближе и траву всё же вытаптывали. Но заметить эти тропинки можно было разве что с вертолёта, да и то, если лететь медленно и над самой землёй. Или – если добраться сюда своим ходом… И ещё сломанные ветки кустов часто встречались.
Но теперь путь определить было несложно.
Шли не быстро, прислушиваясь к тишине. Но и тишина была относительной, потому что вдалеке время от времени постреливали, и нетренированному уху было не понятно, что в селе происходит. Но спецназовцы понимали: бандиты постреляли, потеряли часть людей и перешли к позиционному противостоянию. Теперь ищут момент, чтобы кто-то из засевших в доме бойцов оказался неаккуратным, тупым, неосторожным или пьяным и подставился. Но подставляться им никто не желает – не в том месте дураков ищут, и потому бандиты сами вызывают спецназовцев на провокацию – в окна и просто в стены постреливают. Надеются, что кто-то им пожелает ответить. Но это не стрельба… Это так… Для очистки совести и уничтожения патронов… В патронах у боевиков, видимо, недостатка нет, если так их транжирят… А если бы спецназовцы пожелали ответить, то ответ был бы быстрым и жёстким, и тогда уже трудно было бы кому-то уйти с места живым…
И такой ответ будет, только попозже, и будет он неожиданным…
Вход в блиндаж был неплохо замаскирован. Кусты вместе с пакетами земли, в которой корни держались, могли убираться с лаза, могли ставиться на место. Но ставятся они тогда, когда отсюда все уходят, и не менее трёх человек надо, чтобы провести полную маскировку. Сейчас лаз был открыт. Спецназовцы остановились рядом и выпрямились. Уже не от кого было прятаться. Только другое смущало. Повар говорил, что заминирован порог и первая ступенька за ним. В лазе вообще порога не было. А лестница была такая, что до второй ступеньки было не достать сверху ногой. Нужно быть акробатом, чтобы умудриться спуститься и не взорваться.
– Лаз – не дверь… – шёпотом предположил капитан Рукавишников. – Дверь дальше… Раненый Щипач здесь не спустился бы…
Тем не менее все четверо тщательно обследовали верхушку лаза. Но минирования не обнаружили.
– Всем отойти… – переглянувшись с товарищами, скомандовал Рукавишников. – Я попробую… Не должно быть на лазе мины… Если только что-то совсем уж хитрое…
Уговаривать его никто не стал. Понимали, что это необходимый и вполне оправданный риск. И возвращаться к оставленному в стороне повару за консультацией не пожелали – унесли его далеко, а время было ограничено, потому что в любую минуту мог кто-то пожаловать из села в «нору». Хотя бы раненого могли привести, как недавно приносили…
Трое офицеров отошли без уговоров, никто не захотел бравировать своим презрением к опасности. Опасность следует уважать, тогда она отступает – это одна из заповедей опытного бойца спецназа. Капитан Рукавишников осмотрелся вокруг, коротко перекрестился и, замерев на пару секунд, опёрся руками на обрешётку люка. И тут же спустил ноги на лестницу. Ничего не произошло…
– Здесь тамбур, – едва слышимым шёпотом сообщил капитан. – Дальше дверь… Дверь деревянная, открывается внутрь… Можно выбить ногой… Ко мне!
Трое офицеров группы оказались у люка в считаные секунды. Спустились без звука, встали перед дверью, переглянулись. Попробовали – дверь закрыта изнутри. Разбега для удара не было. Старший лейтенант Лукоморьев жестом попросил освободить себе место. Бойцы чуть-чуть, насколько позволяло пространство, раздвинулись. Старший лейтенант приготовился к удару, отвёл корпус, но в самый последний момент дверь внезапно распахнулась – какой-то человек с рукой на перевязи собирался выйти. Может быть, Расул Щипач что-то подозрительное услышал… Может быть, воровской нюх заставил его почувствовать опасность… Он вышел к двери с автоматом в здоровой руке, хотя автомат к бою подготовить не успел, потому что думал, вероятно, что шум откуда-то снаружи доносится, издалека. Однако ни на крайнюю к двери ступеньку низенького крыльца, ни на порог Расул не ступил, только ногу поднял уже, чтобы через них перешагнуть.
Старший лейтенант Лукоморьев справедливо подумал, что, если корпус уже развёрнут для удара, если и нога заняла боевое положение, а вместо одного препятствия перед ним неожиданно появляется другое, это дела не меняет. И он ударил. Правда, мог бы и в раненую руку на перевязи попасть, но вовремя удар подкорректировал и направил стопу выше, в грудь…
Автомат из руки Расула выпал, а бандит перелетел через всё помещение и ударился головой о противоположную стену. От чего он отключился, от удара ли ноги старшего лейтенанта Лукоморьева, или от удара головой о стену, сказать трудно. Но вор-карманник сознание потерял и не пришёл в себя даже тогда, когда его крепко, несмотря на раненую руку, связали. Правда, кляп в рот вставлять не стали. Теперь уже можно было кричать во всё горло. Второй раненый лежал на нарах в соседней бетонной комнате, где с потолка слегка капало. Он был в сознании, очумело смотрел на спецназовцев и не шевелился. Рукавишников вытащил у него из-под подушки пистолет.
– Здесь могут быть и другие мины… – предупредил Рукавишников. – Работаем осторожно…
Что за работа им предстояла, все хорошо знали – обыск помещения. Естественно, обыск предстояло проводить втроём, потому что капитан Сидоренков вышел на внешний пост – занял боевую позицию около люка, чуть в стороне, среди кустов, чтобы лучше видеть вход в нору и контролировать его, оставаясь невидимым и свободным в маневре…
