Европейцы с охотой цитируют все оценки, говорящие о преходящем характере американской гегемонии.
1. Такие, как, скажем, оценка, данная Чарльзом Купчаном: «Две необратимые тенденции свидетельствуют о том, что период однополярности не может длиться долгие десятилетия. Ни одна доминирующая держава не способна поддерживать свою мощь бесконечно. Со временем встанут к мировому могуществу другие державы. Диффузия экономического могущества происходит ныне быстрее, чем когда-либо в истории. Ближайшим конкурентом Америки будет не некая отдельно взятая страна, а Европейский союз, который консолидирует ресурсы своих государств-членов».
Европа уже превосходит Соединенные Штаты в торговле и финансах. В военной сфере Европа бесконечно отстает, но стремится несколько исправить положение созданием единых вооруженных сил. К 2025 г. Европа нагонит Америку (а позже оба региона ощутят растущую мощь Азии.).
2. Меняется сам характер американского интернационализма. «Однополярность покоится на существовании политического класса, который не только пользуется плодами доминирования, но готов предоставить свои ресурсы для поддержания всех „в строю“ и расходовать на поддержание этого доминирования». Но с окончанием «холодной войны» американское население — взятое в целом — не ощущает абсолютной необходимости нести расходы по полицейским функциям в масштабах всего мира. Нужно ли напрягать американское общество платить кровью и деньгами за поддержание глобального порядка? 11 сентября 2001 г. подняло патриотическую волну, но насколько продолжительна американская решимость? В период Тонкинской резолюции конгресса (август 1964 г.) американский народ готов был нести жертвы во Вьетнаме, но к концу 1960-х годов эта решимость иссякла. В отсутствие прямой и непосредственной угрозы Соединенным Штатам мобилизация общества на военные и паравоенные кампании будет все более сложным делом. Роль мирового полицейского сопряжена с очевидными жертвами. И в сегодняшней Америке интернационализм, по мере поступления сведений о новых жертвах в Ираке, теряет стойких сторонников. Вот уже сенатор-демократ Эдвард Кеннеди говорит об Ираке как о «не том месте», где следует прилагать американскую мощь.
Что мы видим в результате? «Совместите подъем Европы и Азии с упадком энергичного интернационализма в Соединенных Штатах, и вам станет ясно, что доминирование Соединенных Штатов в мире не может продержаться долго».
Регионы с разными судьбами
Подкупающий мягкий тон неоконсерватора Роберта Кэгена делает его небольшую книгу о будущем американо-европейских отношений «О рае и мощи: Америка и Европа в новом мировом порядке», популярной, это частично объясняет успех идей Кэгена в дискуссии об Америке и Европе.
Кэген рисует Соединенные Штаты как страну из жестокого мира постоянного конфликта Гоббса, где побеждает сильнейший, где правит сила, где в борьбе за выживание в мире Марса приходится постоянно думать о вооруженной готовности. Эта воинственность развивалась в Соединенных Штатах долгое время, хотя готовность к территориальной экспансии характеризует все четыре века американской истории.
В Европе же царствует компромисс, государства отошли от силовых решений своих противоречий, где господствует пацифизм — господствует Венера. Благодушествующие европейцы начинают развивать в себе чувство морального превосходства над бездумно воинственными американцами. Величие европейских достижений сделало Старый Свет опасно слабым в силовом смысле. Но европейцы не задумываются над тем, что именно «молодой» энтузиазм Америки позволяет «старой» Европе предаваться расслабленному образу жизни — американский Марс защищает ее от мировых бед.
Куда девалась могучая традиция воинственных европейских государств? Кэген полагает, что две мировые войны, характерные неимоверной жестокостью, создали у европейцев новый менталитет. Сегодняшняя «кантианская» («Вечный мир») Европа пытается дистанцироваться от воинственной Америки, боясь, что вирус насилия ослабит их нынешнюю предрасположенность к мирному решению международных проблем.
Следует ли американцам предаваться печали? Опыт второй половины XX века показал, что Америка может обходиться без европейской помощи. Определенным фактом текущего времени является то, что Европа «никак не может остановить Соединенные Штаты»; ее поддержка может быть и полезна, но она не является решающим обстоятельством. «Могут ли Соединенные Штаты готовиться к тому, что отвечать на стратегические вызовы им придется без помощи со стороны Европы? Простым ответом является то, что в реальности это уже и происходит». Европейцам, так или иначе, придется привыкнуть к ситуации, когда ее военная сила попросту не принимается во внимание. Именно в условиях европейского бессилия у американцев не осталось альтернативы односторонним действиям. А Европа должна признать оборонительную функцию Америки. Американская гегемония — это «приемлемая плата за европейский парадиз».
Возможно, Америке придется тоже относиться с несколько большим уважением к Европе, потому что когда два эти региона действуют совместно, им легче защищать свои общие ценности. Это важно: «Их общие устремленности имеют сходную природу». Американец Дэвид Каллео считает, что интеллектуальная анестезия Кэгена, «возможно, кажется удовлетворительной в Вашингтоне. Кэген выступает весьма убедительным адвокатом господствующих неоконсерваторов. Возможно, она получает позитивный отклик в Лондоне, но она определенно не приемлема ни в Париже, ни в Берлине, равно как неприемлема для Москвы и Пекина».
Атлантическая стратегия США
Американцы признают силу европейского гиганта. 42 процента американцев — и 51 процент лидеров — считают Европу более важной для США, чем Азия (противоположного мнения придерживаются 28 процентов американцев). Государственное объединение таких размеров способно изменить соотношение сил в мире. В США можно выделить две крайние точки зрения: тех, кто верит в политическую Европу, и тех, кто сомневается в реальности ее создания
Еврооптимисты ожидают быстрого продвижения Брюсселя в двадцать первом веке к положению одного из бесспорных мировых центров. Так, один из ведущих американских экономистов Ф. Бергстен считает, что ЕС вскоре «достигнет равенства или превзойдет Соединенные Штаты по всем ключевым показателям экономического могущества и будет говорить единым голосом по широкому кругу экономических вопросов… Экономические отношения между Соединенными Штатами и Европейским союзом будут во все большей степени становиться основанием фактического равенства».
Европессимисты полагают, что западноевропейские столицы вольно или невольно обменяли углубление интеграции на ее расширение. Возможно, в ЕС через определенное время будут входить 35 — 40 государств (включая, как указывает Ж. Атали, Украину и Грузию). И это резко ослабит ее внутреннее сближение. Именно в свете того, что европейская интеграция «вглубь» будет медленной и что европейский механизм не будет похож на американский, «Америке не следует бояться возникновения соперника».
В результате США еще на одно поколение останутся единственной сверхдержавой. Они указывают на то, что «Европа, несмотря на всю свою экономическую мощь, значительную экономическую и финансовую интеграцию, останется де-факто военным протекторатом Соединенных Штатов… Европа в обозримом будущем не сможет стать Америкой… Бюрократически проводимая интеграция не может породить политической воли, необходимой для подлинного единства. Нет ударной силы воображения (несмотря на периодическую риторику относительно Европы, якобы становящейся равной Америке), нет страсти, создающей государство-нацию». 80 000-страничный договор, который предлагается подписать всякому новому члену ЕС, поражает воображение лишь своими 31 огромными разделами.
