В Белом доме, в Совете национальной безопасности, «сердцем» которого была т. н. Ситуационная комната, Хьюэтт дал суровую оценку любителям, столь неумело бросившимся к власти: «Эта группа не продержится у власти более месяца или двух. Они ничего не смогут сделать с экономикой. Они не могут переманить на свою сторону рабочих простыми обещаниями процветания в будущем. Приблизится экономический коллапс». Так горбачевское крушение национальной экономики привело к ситуации, когда даже выигрыш власти обрекал победителя.
* * *
Скаукрофт поехал к президенту в Кенебанкпорт. Одетый в темно-синий блейзэр, президент уже ждал советника в гостиной, и говорил с Джеймсом Коллинзом, высокопоставленным американским дипломатом в Москве. Тот вернулся из российского Белого дома, где Ельцин осудил переворот и назвал его организаторов предателями. В такое время Америка должна была иметь в Москве своего полномочного посла. Резонно, что из Кенебанкпорта последовал звонок в Дель Map, назначенному послом Роберту Страусу, прежнему председателю демократической партии. Нужно спешить к месту назначения — в Москву.
Несколько месяцев назад главным претендентом на пост посла в Москве был бывший посол в Сирии Эдвард Джереджян. Но Бессмертных спросил Бейкера в Кисловодске, может ли армянин вести себя объективно в условиях ухудшения отношений между Россией и Арменией, в ситуации войны между Арменией и Азербайджаном? Рассматривались кандидатуры Кондолизы Райс и Денниса Росса. Остановились на жителе Техаса Роберте Страусе. Горбачев воспринял это как занижение значимости Советского Союза. Относительно Страуса задавались вопросы, тот ли он человек, чтобы быть в данное время в Москве. Каков его российский опыт? Знает ли он русский язык? Проявляет ли интерес к СССР?
Между тем в Вашингтоне растет ожесточение в отношении ГКЧП. Во втором заявлении Буша переворот в Москве назван «неконституционным». На следующее утро президент Буш звонит Ельцину и устанавливает с ним непосредственный контакт. Но ГКЧП продолжает ретранслировать первое заявление Буша. Перепуганные заговорщики появились на экранах с трясущимися руками, не умеющие объяснить свои действия, запутавшиеся в детском обмане («Горбачев заболел» и т. п.). Они никого не смогли убедить в приемлемости своих действий. Группа перепуганных людей без руля и ветрил, без здравого смысла и мужской твердости, никак не смотрелась ответственным органом, взявшим на себя ответственность за судьбы страны. (В сравнении с ними заговорщики Октября 1917 г. были не меньше чем гении).
Робкий Янаев постоянно извинялся за свое присутствие и настаивал на временном характере ГКЧП. На вопрос о состоянии здоровья Горбачева у этих людей не было никакой версии. Хунта погибла, когда Янаев извиняющимся голосом пообещал, что «Горбачев скоро поправится». Ложь рядом со святым делом спасения отечества была нетерпима. Вручить свою судьбу в руки неосененных праведным гневом, лишенных таланта людей было просто невозможно. Не трепетная готовность жертвовать: «На том стою, и не могу иначе», а стылая вода пустых глаз, трусость в самом начале, отсутствие всякого мировидения, жалкость потуг. Понимали ли эти люди, эти перепуганные бюрократы, что они осуществляют государственный переворот, спасают государство как творение веков, как итог доблести бесстрашных предков?
Как пишет в мемуарах Мэтлок, «русские могут терпеть многие недостатки в своих вождях, но слабость и трусость — никогда».
[137]
А в данном составе преобладали именно эти два качества. Премьер Павлов ушел со своего поста якобы по болезни. Та же болезнь — жестокая русская болезнь — поразила номинального нового главу государства — Янаева. Заговор потчевал страну «Лебединым озером» в то самое время, когда нужно было открыть народу глаза на наступившее смутное время. Только рвущая все любовь к Отечеству способна вызвать искру симпатии и волну поддержки. Но никто ничего не объяснял онемевшему народу (кроме CNN, дававшей картинку, и «Свободы», вставшей за Ельцина) суть происходящего.
Это молчание покусившихся на власть стало подлинным символом наступившего смутного времени. Одна сторона говорила безостановочно, не стесняясь перебора. Вторая надеялась на то, что «все понятно и так». Произошло истинное идейное смешение. Отсюда молодежь на баррикадах вокруг Белого дома и ожесточенность москвичей в отношении голодных танкистов, не понимающих, что они делают на московских улицах.
* * *
Запад уже начал осознавать картонный характер московских заговорщиков. В Лондоне Мэйджор предсказал новому режиму в Москве короткую жизнь. Миттеран назвал Янаева «просто игрушкой в чужих руках» — трудно было представить, что за переворотом, как этот, не стоит никто. Они что, эти новые «декабристы», желали «разбудить» нового Герцена и рассчитывали на исторический цикл в сто лет — в то время когда судьба страны требовала решительности и сыновнего самоотречения сегодня?
Американцы полагали, что Горбачев «дал заговорщикам надежду на то, что он будет сотрудничать с ними» — такой вывод они сделали из общего «поворота вправо», сделанного президентом СССР осенью 1990 г. Атака на вильнюсскую телевизионную башню в январе 1991 г. была не только репетицией захвата власти Комитетом по чрезвычайному положению, но и проверкой степени легитимации Горбачевым использования силы.
Западному уму было трудно представить себе, почему Горбачев, после Вильнюса и Риги, Баку и Тбилиси, отказался сотрудничать с ГКЧП. Западу трудно было оценить его боязнь потерять западную поддержку. Горбачев при этом не исключал полностью введения в СССР президентского правления при определенных обстоятельствах. Те, кто был ближе всего к нему — Крючков, Болдин, Павлов (со времени своего премьерства) — сконцентрировали свои силы на убеждении его в необходимости обратиться к силе. Горбачев согласился с ними, в частности, в марте, когда приказал войскам войти в Москву. Все больше (партийных) деятелей присоединялись к убеждению, что Горбачев должен использовать либо железный кулак, либо покинуть свой пост. Он делал вид, что готов применить силу, но затем убеждал соратников отступить…
21 августа Буш обратился по телефону к Ельцину. Впервые Буш сказал: «Борис, мой друг!» Хьюэтт сказал, что Ельцин ныне — ключ к ситуации в Москве. К полудню того же дня президент Буш связался и с Горбачевым, как только связь с Форосом была восстановлена, но это уже была дань пошлым сантиментам.
Финал
Утром 22 августа 1991 г. Верховный Совет Российской Федерации выслал к Горбачеву в Форос делегацию, чтобы привести президента СССР в Москву. Во главе делегации был герой Афганской войны полковник Александр Руцкой, основу «делегации» составляли сотрудники российского КГБ. Трагедия имела и некий полукомический оттенок — параллельно Руцкому в Крым летели «мастера заговора» — маршал Язов и председатель КГБ Крючков — с невероятной целью: получить аудиенцию у Горбачева, объясниться и получить искупление грехов.
