Представьте себе американский банк Goldman Sachs. Сидят люди за компьютерами. Я скажу, сколько получал средний сотрудник этого учреждения — 626 тысяч долларов в год. Это много. Это значит, что вы можете купить и дом, и автомобиль, и еще неведомо что. Опять же беря у банков деньги взаймы.
А это значит, что банки вернутся к своей прежней функции. Сохранять деньги и давать их под проценты гражданам. Исчезнут те банки, которые трудно назвать банками в прежнем виде, те, чья волчья задача была найти на этой планете место, где можно было бы вложить эти деньги. Ни в одном банке деньги не лежат крупными пачками в сейфах. Деньги должны работать. Но только в солидных учреждениях они работают в солидных местах. А в авантюрных учреждениях, которые сейчас пострадали, они работают там, где приносят максимальный доход. Я думаю, что такого типа инвестиционных банков будет меньше. И они будут для тех людей, которые не могут отказаться от собственного авантюризма.
На Западе понятие «коррупция» не синоним слова «взятка»
Можно ли победить коррупцию в России, основываясь на опыте зарубежных стран, и что для этого надо предпринять? С коррупцией человечество борется давно, еще со времен Древнего Рима. Там создали своего рода полицию, которую через год были вынуждены заменить «сверхполицией»: вся старая стала насквозь продажной. И так продолжалось столетиями, пока варвары не завоевали Рим.
Гораздо позднее суть проблемы сформулировал четвертый президент США Джеймс Мэдисон. «Если бы людьми правили ангелы, — заявил он, — ни в каком надзоре над правительством — внешнем или внутреннем — не было бы нужды. Но при создании правления, в котором люди будут ведать людьми, главная трудность состоит в том, что в первую очередь надо обеспечить правящим возможность надзирать над управляемыми. А вот вслед за этим необходимо обязать правящих надзирать за самими собой».
Борьба с коррупцией в России возможна, хотя это многофакторное явление, гидра со многими головами. Борьба с ней — одна из самых сложных задач. И это — не гаишники на дорогах, а союз олигархов с высокопоставленными госчиновниками. Для борьбы с этим, прежде всего, нужна политическая воля на самом верху. Для победы над «экономикой откатов» требуются политические решения.
Если борьбу с коррупцией вести только по пути ужесточения наказания, то она ничего не даст. Еще раз повторю: это вопрос политической воли, здравомыслия и воспитания общественного мнения. Необходимо стимулировать честное поведение чиновника и общественное неприятие коррупции. И тогда это может быстро и эффективно сработать.
Но надо учитывать: на Западе понятие «коррупция» не синоним слова «взятка». Она воспринимается как система отношений между людьми. В западном понимании любое выражение дружбы уже является коррупцией. А в нашем понимании дружба — главная черта российских людей.
* * *
Существуют довольно успешные способы борьбы с коррупцией, например, сингапурская и шведская модели. В момент обретения независимости в 1965-м Сингапур был страной с очень высоким уровнем коррупции. Тактика ее снижения была построена на ряде вертикальных мер: регламентации действий чиновников, упрощении бюрократических процедур, строгом надзоре за соблюдением высоких этических стандартов. Центром борьбы с коррупцией стало автономное Бюро по расследованию случаев коррупции. Туда граждане могут обращаться с жалобами на госслужащих и требовать возмещения убытков. Одновременно с этим было ужесточено законодательство, повышена независимость судебной системы: судьям, кроме привилегированного статуса, дали высокие оклады. Одновременно ввели жесткие экономические санкции за дачу взятки или отказ от участия в антикоррупционных расследованиях. А также пошли на жесткие и неординарные акции, вплоть до поголовного увольнения сотрудников таможни и других госслужб. И сегодня Сингапур занимает лидирующие места в мире по отсутствию коррупции, экономической свободе и развитию.
В Швеции, в которой до середины XIX века коррупция была чуть ли не символом страны, пошли по другому пути. Модернизируя государство, запустили комплекс мер, нацеленных на устранение меркантилизма. Государственное регулирование касалось больше домашних хозяйств, чем фирм, и было основано на стимулах — через налоги, льготы и субсидии — нежели на запретах и разрешениях. Был открыт доступ к внутренним государственным документам и создана независимая и эффективная система правосудия.
Одновременно шведский парламент и правительство установили высокие этические стандарты для чиновников и стали добиваться их исполнения. Спустя всего несколько лет честность стала социальной нормой среди бюрократии. Зарплаты высокопоставленных чиновников поначалу превышали заработки высококвалифицированных рабочих в 12–15 раз. Однако с течением времени эта разница снизилась до двукратной. На сегодняшний день Швеция по-прежнему имеет один из самых низких уровней коррупции в мире.
* * *
Какой путь борьбы с коррупцией предпочтительнее для России? Только — чисто российский, возможно — с использованием скандинавского опыта. Там большую роль играют церковь и общественное мнение. У нас, к сожалению, довольно спокойно воспринимают предпринимателя, сделавшего за пять-шесть лет 10–15 миллиардов долларов. На Западе к нему будут относиться с подозрением, потому что там честно заработать такую сумму невозможно. Общественное мнение просто «убьет» такого богача. И, пока мы не добьемся в России подобного уровня своего общественного мнения, борьба с коррупцией может продолжаться десятилетиями, повторяя опыт Древнего Рима.
Кстати, возможно, стоит пересмотреть систему обучения? Обратите внимание, на Западе в классах нигде нет двухместных парт. Каждый ученик сидит отдельно. Ему и в голову не придет дать списать решение задачи своему товарищу. Каждый отвечает за себя, это считается этической нормой. Дал списать — это коррупция. Так с детства на Западе закладывается в юные головы понимание этого явления. Дружеское застолье, столь принятое в российском обществе, также считается коррупцией. А ведь это наши обычаи.
Поэтому не все, что хорошо Западу, может прижиться на российской почве. Ведь отечественная коррупция идеологически и экономически отличается от западного понимания. Вот это и надо учитывать при разработке российской идеологии борьбы с многовековым злом.
