Острие северной «клешни» составляли теперь лишь две танковые дивизии и одна моторизованная. Серьезного успеха они могли достичь лишь во взаимодействии с пехотными дивизиями Клюге. Блюментрит был в эти дни в штабе 4-й армии. Трудности танковых дивизий на севере «поставили вопрос, должна ли 4-я армия участвовать в наступлении. Каждую ночь Гепнер выходил на телефонную связь и требовал ее наступления; еженощно фон Клюге и я садились за стол и обсуждали, разумно ли идти на выручку Гепнера. Фон Клюге решил лично узнать мнение передовых частей — он был очень энергичным и активным командиром, любившим навещать атакующие войска, — и он прибыл на передовые посты, чтобы поговорить с младшими офицерами. Командиры верили в то, что смогут достичь Москвы, и хотели осуществить эту попытку». После пяти или шести дней дискуссий и расследований фон Клюге решил, что 4-я армия предпримет финальную попытку.
А в своем «Волчьем логове» Гитлер впервые усомнился в победе на людях. Вспоминает майор Энгель: «Фюрер выразил большое беспокойство по поводу русской зимы и погодных условий; он сказал, что начал войну на один месяц позже. Идеальным решением была бы сдача Ленинграда, завоевания на юге, а затем захват Москвы с юга и с севера, действия и в центре». От себя Энгель добавил: «Время становится величайшим кошмаром».
Здесь, в Растенбурге, Гитлер издал приказ, обращенный к каждому германскому военнослужащему: наступать. Логика Гитлера была проста: если лучшая в мире армия находится в довольно сложном положении, тогда неповоротливые русские должны быть вообще за пределами своих боевых возможностей. Бок, работавший из-за болезни три-четыре часа в день, полагал, что в этой битве следует, в отличие от битвы на Марне в 1914 году, верить в победу — и тогда она придет. Он так и сказал своему штабу.
Сражение за Москву
Фельдмаршал фон Клюге двинул свою армию вперед после неожиданной артиллерийской подготовки и авианалета между 5 и 9 часами утра 1 декабря 1941 года. В его штабе размышляли схожим образом — на каком-то этапе (скорее всего недалеком) Красная Армия согнется под ударом. Вперед пошел 20-й корпус. Сокрушив оборонительные рубежи советской 33-й армии близ Нарофоминска, немцы завладели шоссе, хотя мины на отрезке Нарофоминск — Кубинка задержали их продвижение. Начальник штаба группы армий «Центр» Грайфенберг собрал в наступление еще сохранившие внушительность силы. И снова родные небеса не подвели. Столб термометра опустился до минус сорока по Цельсию. Затворы винтовок и автоматов примерзали. Горючее в баках становилось желеобразным. Моторы не заводились. В некоторых местах немецкая атака началась в пургу, при видимости 15–20 метров. Кларк называет эти бои «последним спазмом». Жуков же послал к району Нарофоминска танковый батальон и батарею «катюш».
27 ноября Жуков смог доложить Сталину о немецких пленных — они были взяты на нескольких участках, где доныне победоносная германская армия отступила на несколько километров. Только теперь Гальдер занес в дневник нечто новое: «Новые русские силы проявили себя в направлении реки Оки, противник очевидным образом вводит в действие новые войска… Они прибывают с бесконечной последовательностью и постоянно замедляют действия наших истощенных сил». Но через несколько дней Гальдер успокоился. 2 декабря он с облегчением записывает: «Противник достиг пика своей способности держать оборону. У него больше нет подкреплений».
На севере, захватив Красную Поляну, немцы сражались уже за метры территории, хотя до Кремля оставалось 25 километров, а одно немецкое подразделение прорвалось в Химки. В эту ночь, в слепящую зимнюю пургу немецкий разведбатальон прошел сквозь Химки и вышел на северо-западные пригороды Москвы — пятнадцать километров до Кремля. Судьба нашей родины была в руках тех военнослужащих, которые выдворили прорвавшихся немцев. После двух дней практического топтания на месте германские командиры стали говорить о возможности лишь локальных успехов. Эти последние германские попытки овладеть Москвой с запада и северо-запада не дали результатов.
На юге Гудериан споткнулся о Каширу. Его непосредственный начальник Клюге сказал ему: «Твои операции висят на волоске». В центре Клюге был близок к успеху, но нескольких дней боев оказалось достаточно, чтобы он очевидным образом выдохся. Между 16 ноября и 4 декабря 1941 года немцы потеряли 85 тысяч человек — столько же, сколько за весь предшествующий период войны. В последующие дни немцы потеряли еще 30 тысяч близ Тулы. Третий рейх впервые увидел очертания силы, с которой он не мог совладать.
В деревне Петрищево немцы казнили восемнадцатилетнюю Зою Космодемьянскую. Ее последние слова на эшафоте были обращены к немецким солдатам: «Вы не можете повесить все сто девяносто миллионов».
…Уже пятьдесят девять пехотных и семнадцать кавалерийских дивизий ждали приказа выступить из-за плеч сил обороны. 30 ноября 1941 года Жуков представил Сталину план контрнаступления под Москвой. На первой стадии предполагался удар по северной группировке германских войск, удар по Клину и Солнечногорску в направлении на Истру. Речь шла о продвижении на запад примерно на сорок километров. На этой же фазе советские войска выступали на юге во фланг Гудериану с трех сторон и оттесняли его части примерно на восемьдесят километров. Войска центрального сектора сдерживали противника и не позволяли ему оказывать помощь атакуемым флангам.
После окончания первой фазы наступления центральный участок выходил вперед, и наступление на подмосковную группировку немцев становилось всеобщим. Целью было «общее уничтожение немецких войск». В тщательно готовившемся контрнаступлении приняли участие семнадцать армий, которые вела плеяда новых военачальников — Конев, Рокоссовский, Говоров, Катуков, Доватор, Кузнецов. Их боевые части как бы «выходили из-за спины» у обороняющихся войск и обрушивались на все три германские колонны, стремившиеся к Москве. Советская сторона задействовала все сошедшие с конвейера танки «Т-34», всех подоспевших с Дальнего Востока солдат, все наличные снаряды и патроны.
Чтобы не допустить утечки информации, Жуков сообщил различным войскам не совсем точные сведения. Подлинная карта с приказом по войскам хранилась лишь в его сейфе. Постоянным обдумыванием операции были, помимо Сталина, заняты Шапошников и Василевский. Конев, которому на севере предстояло начинать первым, получил разъяснения от Василевского:
«Расстроить германское наступление на Москву и в то же время не только спасти Москву, но положить начало серьезному разгрому врага, который возможен только посредством наступательных операций. Если мы не сделаем этого в ближайшие несколько дней, будет слишком поздно. Калининский фронт находится в благоприятном оперативном положении, и вы должны сделать все возможное».
Сталин стоял за то, чтобы отложить начало наступательной операции еще на некоторое время, и только сообщения о том, что немцы подвозят огромные осадные орудия в Красную Поляну для прямого обстрела Москвы, убедили его в опасности задержки. Итак, предстояло сражение, которое решало судьбу России на целую историческую эпоху. Поражение Красной Армии ставило страну на грань выживания.
Общее соотношение сил было таким. 1 декабря 1941 года на фронте против германских сил СССР имел 219 дивизий (213 в октябре). Неважно обстояло дело с техникой и оборудованием. На Западном фронте были лишь три танковые и три моторизованные дивизии. Наступление поддерживали лишь 612 орудий. Особенная нехватка ощущалась в отношении грузовиков, тракторов, стрелкового оружия, радиопередатчиков — и даже подков.
