«Никто не может предсказать, каким сложится баланс сил и где будут стоять победоносные армии в конце войны. Вероятно, однако, что Соединенные Штаты и Британия, не истощив своих сил, будут наиболее вооруженным и экономически самым мощным блоком, который когда-либо видел мир, а Советский Союз будет нуждаться в нашей помощи значительно больше, чем мы в его».
Такова была оптимистическая для Запада картина будущего. Не исключалась и пессимистическая картина. Например, в беседе с издателем «Таймс» Баррингтон-Уордом в марте 1943 г. Черчилль изложил концепцию создания в Европе конфедерации малых стран:
«Я не хочу однажды остаться один на один с медведем». Именно в свете этого видения Запад хотел использовать до конца силы Советской Армии, а высадку союзнических войск в Западной Европе осуществить лишь на этапе коллапса либо СССР, либо Германии.
Четвертым препятствием в формировании союза были культурные и прочие различия. Ф. Рузвельт полагал, что хотя Сталин возглавляет «очень отсталый народ», но Россия — огромная страна, и будущий мир можно построить только в союзе с ней. Черчилль считал, как и после Первой мировой войны, что «гранды» современного мира могут обеспечить свои интересы посредством союза наций в организации, охватывающей все страны. Предполагалось создание мировой организации, в которой крупнейшие державы-победительницы имели бы особый статус. Но сохранится ли равенство среди главных победителей?
Увы, это было не так. В ходе войны достаточно быстро изменялось и соотношение сил среди стран Запада. Соединенные Штаты выходят на передовые, главенствующие позиции, а лидером Запада становится президент Рузвельт. Это лихорадило внутризападные отношения, сказывалось и на отношениях Запада с восточным союзником из-за видения ситуации Британией: в случае победоносного исхода войны Соединенные Штаты будут стремиться вытеснить Британию с доминирующих позиций в Европе, Азии, Африке и Австралии. В то же время США постараются найти общий интерес с СССР. Чтобы предотвратить это, Британия лавировала, стремясь противопоставить союзников друг другу. К примеру, Черчилль весной 1942 г. был склонен сблизиться с Россией, поскольку осознал значимость советско-германского фронта и важность того, чтобы Россия выстояла и была сохранена в составе коалиции, а в начале лета он как бы начал сомневаться в способности СССР выстоять и все более подчеркивал стратегическую значимость США, военная промышленность которых методично наращивала свои мощности.
Менялась также и американская точка зрения. Если в 1939 г. Ф.Рузвельт «возлагал» на Англию задачу «спасения цивилизации», то в 1942 г. он и его помощники уже предусматривали главенство в дуэте Соединенных Штатов. Англичане, находясь под прицелом гитлеровцев, приветствовали принятие Америкой роли мировой державы, но они осознавали неизбежность того, что рост могущества США, принятие ими на себя безусловного лидерства на Западе будет происходить, в частности, за счет западноевропейских союзников.
В то же время произошло обретение Россией веры в свои возможности. В конце концов Россия победила в первую очередь потому, что создала такую военно-индустриальную машину, которая превзошла германскую. Помощь союзников была очень существенной, но не решающей: более 90 % военной продукции Россия произвела сама, многократно превзойдя по основным военно-промышленным показателям Германию. Оказалось, что Россия способна на глобальное соревнование с Западом, если ее танки и самолеты оказались качественно лучше западных образцов. К тому же благополучные западные союзники России не учли, что любая страна, потерявшая более десятой части своего населения, должна испытать национальный шок, стать болезненно восприимчивой, чувствительной в отношении зарубежного воздействия.
Самым большим — пятым — препятствием на пути создания союза России с Западом была неравномерность военных усилий. Известие о том, что в 1942 г. настоящий второй фронт не будет открыт, явилось, по мнению британского премьера, подлинным «шоком» для Сталина. Британский посол А. Керр так оценивал решение своего правительства о переносе на будущее открытия второго фронта в Европе:
«Мы не представляем себе того напряжения, которое испытывают русские. Советская Армия и в целом русское руководство — боятся, что мы создадим гигантскую армию, которая сможет однажды повернуть свой фронт и занять общую с Германией позицию против России». Посол счел нужным сказать Черчиллю, что в Британии «высказываются мнения, которые прямо или косвенно поддерживают это опасение русских». Да и сам Черчилль полагал, что две крупнейшие континентальные державы, борясь и ослабляя друг друга, действуют — с точки зрения интересов Запада — в «нужном направлении».
Часть американской элиты предлагала позволить немцам и русским использовать друг против друга свои лучшие силы. Провозглашая на словах решимость быстро открыть второй фронт, президент США Рузвельт на обсуждениях 1942–1943 гг., когда вопрос ставился конкретно, соглашался с тем, что следовало из долгих и красноречивых выступлений Черчилля: не делать окончательных обязательных выводов, не сокращать возможностей выбора, который еще многократно предоставит война.
Не открыв фронта на европейском Западе, союзники нарушили договоренности в критический для СССР момент, когда немцы захватили Севастополь, вышли к порогу Кавказа и подошли к Сталинграду. Это оказало большое влияние на советско-западные отношения. Телеграмма Сталина Черчиллю от 23 июля 1942 г. заканчивалась суровым упреком: «Вопрос о создании второго фронта в Европе не был воспринят с той серьезностью, которой он заслуживает. Полностью принимая во внимание нынешнее состояние дел на советско-германском фронте, я должен указать наиболее серьезным образом, что Советское Правительство не может согласиться с откладыванием второго фронта».
Последствиями этого была пятидесятилетняя «холодная война» — гигантская трата средств и ресурсов в свете нежелания Запада принять Россию в западный лагерь, вследствие нежелания России стать подчиненным членом западного лагеря.
Глава 10
ПОСЛЕ «ТАЙФУНА»
Многие из тех, кто пережил страшный тысяча девятьсот сорок первый год, утверждают, что следующий — сорок второй — был еще более жестоким. Исчезло частично «извиняющее» обстоятельство поражений Советского Союза и его армии — фактор германской внезапности. Менее убедительным стало оправдывание, апеллирующее к отсутствию военного опыта. После битвы под Москвой неубедительным стало фаталистическое утверждение, что немцы принципиально непобедимы с 1914 года.
В 1942 году стало много труднее отрицать, что немцы, действуя за тысячи километров от своих баз, преодолевая русское бездорожье, сражаются эффективнее, с большим умением, с большим искусством и волей. Сражаются лучше. Осознание этого — это проклятие способно было довести до безумия и солдата, и генерала. Оно определенно выводило из себя Сталина. Предельно жестокая учеба Красной Армии продолжалась. Так продолжалось весь этот чудовищный по своим потерям, по своей становящейся привычной безнадежности — почти весь 42-й год. До Сталинграда.
Новый военный год
