В горьких битвах 1941 года наша армия потеряла 3,1 миллиона человек убитыми и более 3 миллионов человек, попавших в плен. То большое преимущество в танках и самолетах, которое имела Красная Армия в начале войны, растаяло. Фактически нужно было заново и на новой основе создавать техническую базу вооруженных сил. Но при этом советская экономика 1942 года была только частью большой довоенной экономики СССР. Потерян был самый плодородный клин пахотной земли. 130 миллионов человек, живших на неоккупированной территории, имели теперь вдвое меньше хлеба и мяса на душу населения, чем год назад. Треть железнодорожных путей была захвачена противником. Производство жизненно важных для военной индустрии алюминия, меди, марганца упало на две трети. Миллионы квалифицированных рабочих были либо убиты, либо мобилизованы.
Драма московского контрнаступления Красной Армии теперь уже никогда не покидала Гитлера и его генералов, но они сделали из своего опыта, демистифицировавшего германско-прусскую непобедимость, весьма своеобразные выводы. Во-первых> если Германия перенесла зимнее контрнаступление русских, то это должно их, русских, обескуражить — им уже не удастся повторить опыт 1812 года, сделать из вермахта бредущую по русским снегам армию Наполеона.
Во-вторых, если немецкие войска понесли столь значимые потери, то какими же должны быть потери Красной Армии? Не бездонен же русский резервуар? Наверняка наступит момент, когда — если подобный же уровень потерь сохранится — советская военная машина начнет останавливаться от обескровливания, от естественной анемии.
Оба вывода были надуманными, они явились результатом высокомерного германского воображения и едва касались русской реальности. Никто в Политбюро, окружении Сталина, в Ставке или Генеральном штабе не проводил прямо аналогии с наполеоновским нашествием на Россию. Эта аналогия напрашивалась в общем, так сказать, философском смысле, но не как компонент стратегического провидения, как вторая попытка, как повторение Кутузова.
Тоталитарная нацистская Германия не была похожа на наполеоновскую Францию, а Советский Союз после пятилеток индустриализации не походил на Россию императора Александра Первого. Никто из военачальников, видевших страшную силу вермахта и его поразительную организованность, не ожидал дезинтеграции лучшей армии Запада лишь вследствие морозов, отсутствия снабжения или отступления, пусть даже на центральном участке фронта. Никакого — даже эмоционального — ожидания повторения движения по старой Калужской дороге (с коляской Наполеона, спешащей в Париж) не ожидал даже самый большой оптимист в руководстве страны и армии.
Что же касается потерь, которые действительно были огромными (особенно если учитывать потери профессиональных военных кадров), то нижайшая точка численности Красной Армии уже была преодолена в последние месяцы 1941 года. В запасных полках, в скромных наших военных училищах худые, стриженые вчерашние школьники не блистали физической силой, но они, как и их отцы, органически впитали патриотизм и никогда не противопоставляли дар жизни жертве за родину. Жизнь для этого поколения была возможна лишь в своей стране, и никакая жертва не была слишком большой для защиты Родины.
В Советском Союзе 1942 года не менее, а более, чем в предшествующем году, цвет страны, надевший гимнастерки, готов был пойти на все ради достижения перелома, ради свободы своей страны. СССР испытывал много сложностей. Он потерял едва ли не треть своего населения на оккупированной территории. Он потерял практически половину индустриальной базы. Он был прижат к Ладоге и Волге, он потерял миллионы солдат и офицеров, он испытывал унижение от краха предвоенных иллюзий («бить врага на его территории»), но он не испытал морального шока, равного французскому (уже на третьей неделе кампании 1940 года), когда французы имели дивизии, но не имели воли. Потери 1941 года, напротив, были фактором за продолжение войны, а не против гибели молодежи страны. Московская победа в этом плане вызвала не призрак Наполеона, а веру в то, что учеба, хотя и страшно дорогостоящая, дает свои плоды, что немцев можно бить их же оружием — танковыми ударами с артиллерийской преамбулой и авиационным сопровождением.
Вызрела школа современных военачальников, политические генералы и герои тачанок ушли в тень. Централизация страны в этом смысле была эффективным положительным фактором, способным мобилизовать ресурсы в очень короткое время.
Если 1812 год и был релевантным историческим намеком, то главным образом в плане разразившейся на оккупированной территории народной войны, не всегда эффективной, очень кровопролитной, жертвенной, жестокой. Она не могла быть поднята кучкой «засланных комиссаров», она явилась проявлением здорового чувства патриотизма, который немцы вначале отрицали, а затем признали одним из решающих обстоятельств оказавшейся продолжительной войны.
А Гроссдойчланд, Германия в границах Третьего рейха 1942 года, была самым мощным европейским образованием со времен Наполеона. Германская экономика была в четыре раза более мощной, чем советская. Она опиралась на индустриальную мощь и сельскохозяйственные возможности почти всей Центральной и Западной Европы. Восемьдесят миллионов немцев, предельно организованных и дисциплинированных, опирались на людские и природные ресурсы союзной Италии, Скандинавии, Бельгии, Нидерландов, Франции, Польши, Балкан, стран Пиренейского полуострова и захваченных у Советского Союза Прибалтики, Украины, Белоруссии, части европейских областей Российской Федерации. Триста миллионов жителей Европы прямо или косвенно содействовали нацистской Германии в союзе с Италией, Финляндией, Венгрией, Румынией, Хорватией, Словакией в восточном походе против Советского Союза.
Неравным было сопоставление экономической мощи находящейся на пике индустриальной мощи Германии и отступающего Советского Союза. Цифры, характеризующие индустриальный потенциал главных мировых соперников, мобилизовавших самые могучие вооруженные силы в мире, таковы.
Советская Россия потеряла две трети областей с залежами железных и марганцевых руд. Новая мощная индустриальная база по ту сторону Урала, развитие которой началось незадолго до войны, еще не могла компенсировать потерю основных промышленных районов. Американская помощь была еще очень слабой. Важные сельскохозяйственные области перешли в руки немцев. Один лишь захваченный Донецкий бассейн давал до войны две трети общей добычи угля. Военно-промышленный потенциал страны заметно снизился. Русские потеряли из 170 миллионов населения 35 миллионов.
Весной 1942 года производство угля составляло в СССР 57 % от довоенного, добыча железной руды — 68 %, производство стали — только 58 %, алюминия — 60 %, зерна — 38 %. А многократно усилившаяся Германия приобрела такие первоклассные производственные мощности, как чешские заводы «Шкода», теперь выпускавшие для вермахта танки. Германия обрела военных союзников, которых у нее не было еще два года назад. Третий рейх взошел в зенит своего геополитического могущества, безусловно преобладая от Нордкапа на севере до Северной Африки на юге, от французского Бреста до украинского Запорожья. Теперь железную руду в Германию везли из Швеции и Кривого Рога, уголь из Польши, уран из Норвегии, зерно с Украины, нефть из Румынии, оливки из Греции, финики из Ливии, грузовики и вино из Франции, древесину из Финляндии, овощи с Балкан. Сотни тысяч «остарбайтеров» обслуживали сельское хозяйство и индустрию рейха, миллионы военнопленных и узников лагерей холокоста работали на Джаггернаут нацизма.
