Апрель
5 апреля 1942 года Гитлер издал директиву № 41 (своего рода эквивалент плана «Барбаросса»: «Решительно сокрушить военную мощь, оставшуюся у Советов и лишить их источников ведения военных действий, военной экономики (kriegswirtschaftlischen KraftqueUen)».
Всем было видно, что географические цели на 1942 год весьма отличаются от безумных планов 1941 года: «Следуя первоначальному плану Восточной кампании, армии центрального сектора будут твердо защищать свои позиции, группа армий «Север» захватит Ленинград и сомкнется с финнами, а южный фланг пробьется на Кавказ… Отныне все основные силы будут сосредоточены на южном секторе».
На Западе дело сведется к десанту англичан и канадцев во французский Дьепп 19 августа — когда Паулюс рвался к Сталинграду. Москве уже скажут, что высадки на Европейском континенте не будет. Англичан Роммель оттеснит к египетской границе. И только к концу 1942 года, в ноябре американцы и англичане высадятся в Северной Африке.
9 апреля 1942 года Гитлер начал обед в «Вольфшанце» словами: «Господа, пришла весна!» Гитлер ненавидел снег, а в том году он в Восточной Пруссии долго не таял, и Гитлер стал говорить, что попросит Муссолини о местечке в африканской пустыне. Но с исчезновением этого символа подмосковной катастрофы все отмечают подъем его настроения. Теперь он готов решать даже проблемы отступления. «Как поступить, если военные части отходят без приказа и остановить их невозможно? Нет иного выхода, кроме как прибегнуть к расстрелам. Но расстреливать надо не простого пехотинца, этого жалкого червяка, нет, расстреливать надо командира отходящей части».
У Гитлера ослабевает депрессия и просыпается страсть к философствованию, к рассуждениям о проблемах блестящего германского будущего. Во время обеда 5 апреля в «Вольфшанце» Гитлер согласился с Гиммлером, что дети германского происхождения должны быть изъяты из семей их родителей на оккупированной территории и отданы в специальные немецкие школы. В эти же дни нацисты создали третий лагерь массового уничтожения — в средневековом городке Замойшче. 10 апреля нацисты еще более засекретили массовое убийство евреев, отныне приписывалось именовать их депортацию к печам и газовым камерам «транспортацией евреев в направлении Восточного фронта».
Но чтобы полностью воплотить в жизнь такие теории и практику, нужно было победить противника. ОКВ и ОКХ приступают к рационализации наступательных действий в России, «когда она проходима».
Апрель 1942 года был месяцем самой большой смертности в Ленинграде — 102 тысячи 497 человек ушли молча из этого мира. И никто не назовет эту цифру точной, множество обмерзших людей уходили безымянно.
В начале апреля в командовании Ленинградским фронтом (как помнит читатель, инкорпорировавшем Волховский фронт) произошли большие перемены. Редкая «белая ворона» среди генералов (непартийный командир) — генерал Говоров — стал новым командующим Ленинградским фронтом. Войска, стоящие между озерами Ладожским и Ильменем, были объединены командованием Ленинградского фронта, но общая координация усилий на таком большом участке была весьма сложной. Тремя армиями, замкнутыми в самом Ленинграде, командовал генерал Говоров. Шесть армий, растянувшихся между озерами, контролировались непосредственно из Ленинграда. Дублирование действий не способствовало их эффективности. Хозину поручили командовать «операционной группой» близ волховской Малой Вишеры — то, чем был прежде Волховский фронт Мерецкова, многострадальная волховская группа. Говоров был артиллеристом и стремился оптимизировать артиллерийскую оборону города. Но сил разомкнуть блокаду у него не было, и великий город умирал на виду у всей страны.
В начале апреля Жуков сделал общую оценку ситуации на своем Западном фронте. «Фронт имеет протяженность более 300 километров. Мощь противника: на линии Милятино — Ельня разведка определила шесть дивизий. В направлении Ельни созданы фортификационные укрепления, ведущие к Рославлю и Смоленску. К западу от Днепра не оцененные точно силы держат оборонительные позиции. К северу — Ярцево, Землево, Волоста, Пятница — подходы к железнодорожным путям прикрыты несколькими частями, среди которых 35-я и 23-я пехотные дивизии. Протяженность фронта вынуждает меня обратиться к оборонительным действиям. Инициатива явно переходит в руки противника. Резервов нет». Жуков предложил несколько операций, но речь уже не идет о январского масштаба фантазиях, обещающих победоносное окончание войны в 1942 году.
В глухих лесах генерал Ефремов вместе с группой охраны под суровым огнем пробивался 18 апреля из окружения местного масштаба на Западном фронте. Не имея возможности помочь своим людям и не желая попасть в плен, генерал обратился к окружающим: «Ребята, мне наступает конец, но вы продолжайте сражаться». И застрелился.
Глобальная война требовала хотя бы минимальной координации усилий. Рузвельт пишет Сталину письмо с выражением сожаления относительно того, что огромные расстояния препятствуют их встрече. Возможно, хорошим местом для такой встречи была бы Аляска. Суровая реальность весны 1942 года не позволяла откладывать согласования стратегических целей. Если визит Сталина как Главнокомандующего невозможен по причинам занятости, то необходим посредник, который пользовался бы доверием главы советского правительства. Рузвельт предложил Сталину послать народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова для обсуждения «предложений, предполагающих использование наших вооруженных сил с целью помощи критически важному Восточному фронту». Последовал ответ, что Молотов прибудет в Вашингтон «для обмена мнениями» в деле организации второго фронта в Европе. И прибудет он в Вашингтон через Лондон.
Во время ужина с Гопкинсом и Маршаллом 14 апреля 1942 года Черчилль признал, что наиболее эффективным способом помощи русским была бы высадка в Северной Франции. Но Британию сдерживают два обстоятельства — оборона Индии и оборона Ближнего Востока: «Мы можем потерять армию в 600 тысяч человек и весь человеческий резервуар Индии. Нельзя допустить также падения Австралии». Услышав изложение сдерживающих Британию мотивов, Гопкинс резюмировал: «Каждая страна сражается за свои собственные интересы».
Планирование в Москве
По мере того как зимнее наступление Красной Армии выдохлось (что особенно заметно стало в марте 1942 года), руководство страны и высшее военное командование вынуждено было планировать будущее в значительно менее радужных тонах. Именно на этом этапе Сталин откладывает все прочие дела и становится в центр руководства и планирования Красной Армии. Сложный для него период времени. Никто не видел Сталина самобичующимся, но многим внимательным наблюдателям за ним этого периода виден определенный душевный надлом. Привычный скептик, он слишком позволил себе увлечься радужными перспективами на изломе Московской битвы, которые, казалось, открылись в декабре-январе, когда вождь поверил в крутой поворот военной фортуны. Он сделал, по меньшей мере, три ошибки: недооценил врага; не сумел сконцентрировать силы на решающих направлениях; не наладил эффективной службы стратегической разведки.
Еженощные бдения в Кремле не имели элемента дискуссии — кто, кроме очень узкого круга людей, посмел бы спорить с человеком сталинской властности и сталинской нетерпимости? Обращение к радиотелефону, к прямому контакту с генералами близ передовой не всегда давало позитивные результаты. Тем сильнее депрессивные явления. В апреле-мае 1942 года он находится в подлинном психологическом и интеллектуальном тупике, никто не знает, какой должна быть, какой будет летняя стратегия.
