Главным вкладом Жукова на данном этапе была организация взаимодействия пехоты с буквально возрождающейся (или нарождающейся) авиацией и танковыми войсками. Разумеется, пятеро суток были еще очень малым сроком. Скрепя сердце Жуков приказывает начать наступление. Жуков в течение недели пытался пробиться к Сталинграду силами трех армий с севера. К 10 сентября даже самым отчаянным стало ясно, что это практически невыполнимая задача. Жукову стоило немалых усилий послать Сталину телеграмму следующего содержания:
«Мы не в состоянии пробиться через коридор и связаться с войсками Юго-Восточного фронта в самом городе… Дальнейшие атаки бессмысленны и принесут лишь тяжелые потери. Мы нуждаемся в подкреплениях и во времени для перегруппировки для более концентрированного фронтального наступления».
Наиболее обескураживающим был доклад авиационной разведки о том, что в районе Гумрака, Орловки и Большой Россошки немцы собирают ударную группировку. Ставка бросила в бой все резервы авиации. Бомбардировщики дальней авиации бомбили немецкие тылы. Сталинград к этому времени был поделен на три части — северный, центральный и южный сектора. В центральном секторе у советских войск было 40 тысяч человек и 100 танков.
Жуков вез Сталину составленный на месте отчет:
«Мы не сумели связаться с защитниками Сталинграда, потому что мы слабее противника в артиллерии и в военно-воздушных силах… Включение войск в боевые действия по частям и без поддержки ведет к тому, что мы не пробьемся через оборону противника и не свяжемся с защитниками Сталинграда, хотя наши быстрые удары и заставляют противника отвлечь свои главные силы от Сталинграда».
Посланные для ослабления давления на Сталинград три армии отвлекли часть германских сил, бодро бросившихся на Северный Кавказ. К Паулюсу присоединились армии сателлитов — итальянцев, венгров и румын. Общее давление на Сталинград начало нарастать. Утром 13 сентября немецкие штурмовики и артиллерия обрушились на центральный и южный сектора обороны города. Генерал Вайхс приказал «очистить весь правый берег Волги». В восемь утра ударные части германских войск пошли на яростный штурм центрального участка.
Обороняющиеся держались за высокий правый берег Волги на протяжении сорока пяти километров — от Сухой Мечетки на севере до Красноармейца на юге. Нигде глубина обороняемой территории не превышала 3000 метров. Все деревянное сгорело от авиабомб. Большинство каменных и бетонных домов представляли собой руины. В северной части города выделялись своего рода три бастиона — Тракторный завод, завод «Баррикады» и завод «Красный Октябрь». На юге прочно стояло здание электростанции. В ряды защитников влились 7 тысяч рабочих сталинградских заводов. Все мужское население города стало непосредственным резервом обороняющихся частей. А 62-я и 64-я армии стояли с великим мужеством, определенно зная, что выживание — не для них, что их жизнь оборвется здесь — они не знали только когда. В пучине горькой отрешенности эти две армии стояли как наша единственная надежда, как последний оплот тонущей страны.
Оставалось внутреннее кольцо обороны. Конечно, уже не было электричества, воды, связи, тепла. Оставались камни домов, и умирать надо было за эти камни. Последних детей и женщин вели гуськом к Волге, где они в оврагах и траншеях ожидали лодок и небольших пароходов, чтобы переправиться на левый, пустынный и плоский берег. Не военной доблестью было для немецких летчиков топить эти утлые суденышки, видя с безопасного верха гибель беззащитных людей. Матери теперь ждали ночи, чтобы под ее покровом переправиться туда, где могли еще выжить их дети.
Большие цели на воде были обречены. Пароход «Бородино» пошел на волжское дно с несколькими сотнями раненых. Вслед за ним туда же отправился и «Иосиф Сталин». С высокого берега Волги крики прощания тонущих слышали солдаты, зубами вцепившиеся в родную землю. Место, где в седой древности многие столетия назад степные люди хоронили своих вождей, — высота 102, ставшая более известной под именем Мамаева кургана, стало важнейшей на планете точкой. Не будет преувеличением сказать, что судьба всей антигитлеровской коалиции, судьба Америки и Англии, судьба не знавших тысячелетие поражений наций зависела от того, кто будет владеть шапкой Мамая, самым высоким местом округи, откуда удобнее всего было корректировать огонь по городу и окрестностям.
Василий Иванович Чуйков
Основную часть города — от Тракторного завода на севере до элеватора на юге защищала 62-я армия. Десятитысячная (по штатному расписанию) дивизия у командарма Лопатина насчитывала лишь 1500 человек. Некогда превосходная 35-я гвардейская дивизия ныне насчитывала в своем составе 250 солдат. В танковой бригаде был один танк. Из 666 человек личного состава танковой бригады лишь 200 человек имели минимальную военную выучку. И все же они стояли.
Здесь проходила линия «Г». Полковник Лопатин, безмерно утомленный и бездонно преданный делу талантливый военачальник, устанавливал свой командный пункт, когда в телефонном разговоре он посчитал необходимым поделиться своими сомнениями с командармом Еременко. Его участь была решена самым прискорбным образом. Его личные опасения послужили причиной безоговорочной отставки. Сталин не умел прощать неудачливых, по его мнению, командиров. Кто выстоит?
Еременко представил генерала Василия Чуйкова как надежного и твердого командира. В двадцать пять лет тот окончил Военную академию РККА имени Фрунзе. Он прибыл на советско-германский фронт из китайского Чунцина, где служил военным советником, военным атташе СССР при Чан Кайши. Расчет был на то, что тлен и скорбь войны меньше затронули этого «отдохнувшего» в Китае офицера, его нервы и выдержка требовались в этот решающий час более всего. Он был решительным, упорным, уверенным в себе командиром и презирал трусов. Широкоплечий и невысокий, он был безразличен к одежде, и из-за его солдатской гимнастерки его периодически принимали за солдата.
Простое, что называется, рубленое лицо Чуйкова, его простота, его лихость, его ярость, его безыскусное и верное чувство долга были находкой. Человек с лабильной психикой просто сошел бы с ума в этой жесточайшей битве мировой истории. Природа и судьба сделали так, что блестящий Паулюс со своим патефоном и набором пластинок с классической музыкой не вынес напора страшных событий и на определенном этапе в известном смысле «спрятался» за приказы, лояльность, чувство долга, веру в чье-то высшее разумение. И в конечном счете вышел, подняв руки, из подвала Центрального сталинградского универмага.
А другой, не избалованный ни судьбой, ни доверием вождя, ни бликами невероятной воинской славы, ни простым комфортом, ни чувством защищенности скромно живущей в Куйбышеве семьи, выжил в этом аду, чтобы увидеть погибель врага, бросившегося на Россию, дойти до Берлина, чтобы сделать самое свое имя символом живучести и не бросающейся в глаза, но готовой на любую погибель верности своему миру, беззаветной верности матери-Родине.
В город вместе с Чуйковым прибыли резервные части, расквартированные прежде вокруг Тулы, — четыре стрелковые дивизии, две моторизованные и две бронетанковые бригады. Пересаживаясь на семи станциях, они прибыли в Сталинград после форсированного марша в двести километров. Главный вопрос заключался в том, поверят ли воины в свою способность устоять там, где с мая безостановочно бьют их товарищей, а те лишь соревнуются в скорости отступления? Заставить бойцов поверить в смысл жертвы было не менее важно, чем правильно расставить артиллерию.
