В Германии население в общем и целом полагало, что русское наступление севернее и южнее Сталинграда отбито. Но продолжаться до бесконечности игра в невежество не могла. Через три недели после начала советского наступления ведомство Геббельса произвело преднамеренную «утечку информации». Но и тогда сведения были столь искаженными, что никакой существенной тревоги среди германского населения это не вызвало. Так продолжалось весь декабрь 1942 года.
Офицерский корпус, взволнованный происходящим между Волгой и Доном, разделился. Одни говорили, что русские никогда не упустят добычу ни при каких обстоятельствах. Другие, вопреки всему, продолжали верить обещанию Гитлера прийти на помощь. Генерал Паулюс принадлежал ко вторым. Во внутренних беседах фон Паулюс уже сказал вещие слова: «Я знаю, что военная история уже вынесла мне свой приговор». Но в практической жизни Паулюс действовал пока еще так, словно ничего экстраординарного не случилось. Более того, Паулюс придал смысл высочайшему безумию словами, обращенными к солдатам: «Держитесь! Фюрер спешит нам на помощь!» Для неподчинения приказу сверху — для неподчинения Гитлеру и самостоятельных действий — нужен был более твердый характер и сильная воля, собственное мировидение. Почивавший на чистых простынях (!) в отделанном деревом блиндаже, имевший железную печку Паулюс — штабной офицер-везунчик — не подходил на роль прусского генерала фон Вартбурга, не подчинившегося приказу Наполеона в декабре 1812 года. На эту роль скорее мог претендовать фон Манштейн, но все подходы к нему с целью направить ход событий по пути неподчинения приказу Гитлера встречали с его стороны твердый отказ. «Прусские фельдмаршалы не бунтуют». Германская военная элита предпочла погубить армию и страну, но выполнить самый безумный бефель — приказ вышестоящего.
Во второй половине дня 19 декабря Паулюс инспектировал часть своего фронта. Апатия солдат, медленные движения, безучастные взгляды — все это говорило о том, что боевая сила его войск стремительно убывает. Наступившие морозы внесли чувство обреченности. Главный патологоанатом 6-й армии доктор Гиргензон вскрывал умерших и видел, что не раны и не контузии вызывают летальный исход. Солдаты умирали от странной причины, так и не выявленной лучшими армейскими медиками, — сочетание недоедания, переохлаждения и нервного стресса. В этом отношении будущее вообще не обещало «крепости Сталинград» ничего хорошего.
Увеличилась эффективность советской пропаганды, деятельное участие в которой стали принимать немцы-антифашисты Вилли Бредель, Вальтер Ульбрихт, Эрих Вайнерт. Усилители передавали тиканье часов, а скорбный голос оповещал, что каждые семь секунд гибнет один немецкий солдат. Солдаты теперь читали советские листовки, особенно действенными были те, где говорилось о покинутом доме. Германская армия порушила десятки тысяч советских домов, но теперь ее заставили вспомнить о собственном. Теперь немецкие солдаты серьезно относились к обещаниям сохранить в плену жизнь. Инстинкт самосохранения силой природы вышел все же из-под рабской покорности режиму.
В Гумраке, по возвращении, Паулюса ожидал начальник разведки группы армий «Дон» майор Айсман (близкий друг генерала Шмидта), посланный Манштейном для координации действий затаившегося Паулюса и рвущегося к нему Гота. Присутствовали начальник штаба Шмидт, два командующих корпусами, помощник Паулюса по оперативным вопросам и генерал-квартирмейстер 6-й армии. То была драматическая беседа. Айсман обрисовал ситуацию, какой она виделась из Новочеркасска. Спасительная операция Гота, лишенная авиа- и прочей поддержки, может продлиться всего лишь еще несколько часов. Центр внимания смещается на поражение итальянских войск, Гот может понадобиться для их спасения, а это значит, что Паулюса предоставят собственной судьбе. Но даже если Готу несказанно повезет и он пробьется к Сталинграду, это будет означать не снятие блокады, а весьма краткосрочное при-открытие двери для блокированного гарнизона. И надежда на это весьма призрачна. В лучшем случае Гот сможет пробиться на 30–40 километров за реку Мышковая к Бузиновке, где Паулюс надеялся встретить его. Айсман просил Паулюса постараться продвинуться еще на двадцать пять километров южнее — навстречу Готу.
Паулюс признал, что на него произвело впечатление это экспозе. И Паулюс и Шмидт горячо поддержали идею ухода с берегов Волги. Но этот отход надо самым точным образом синхронизировать с действиями извне и операцией по воздушному вывозу. Поддерживаемый Шмидтом, Паулюс пообещал пробить кольцо в самое ближайшее время. Но 6-я армия (и Паулюс подчеркнул это «но») не будет боеспособной без получения горючего, боеприпасов, продовольствия. Танки, при всей их малочисленности, должны получить горючее. Ныне в их баках горючего ровно на двадцать километров пути, что не позволяет даже участвовать в прорыве кольца.
Айсман слышал артиллерийский огонь, здание сотрясалось от разрывов. Жалкий обед тоже произвел должное впечатление. Мрачный и раздраженный, Айсман тем не менее желал донести основную идею Манштейна — настаивал на необходимости активного прорыва изнутри, навстречу танкам Гота. Погоду ругать бессмысленно, малые объемы помощи по воздуху — практически неизбежная участь. Айсман просил участвовать в прорыве кольца при любом раскладе сил, а Паулюс и Шмидт абсолютно настаивали на предварительном снабжении ослабевших войск. Шмидт выразился предельно ясно: неудача помощи по воздуху делает самостоятельные боевые действия 6-й армии невозможными. «Армия будет оборонять свои позиции до Пасхи, если ее будут лучше снабжать».
В этом обсуждении Паулюс терял свою знаменитую безмятежность. В конце долгого разговора он выразил мысль, что прорыв изнутри является «очевидной невозможностью». Да и в любом случае фюрер запретил эвакуацию Сталинграда. После прощания с Айсманом Паулюс взялся писать письмо супруге. Как обычно, в его письме не было жалоб. Он постарался даже закончить письмо на оптимистической ноте:
«У нас сейчас действительно тяжелые времена. Но мы переживем. А после зимы наступит еще один май».
После отчета Айсмана первым порывом Манштейна было снять Паулюса и Шмидта со своих постов и заменить их офицерами своего штаба. Затем его привлекла идея возвести на эти посты старших офицеров самой 6-й армии. Но времени было в обрез, и заниматься кадровыми перестановками тогда, когда Гот стоял на реке Мышковой, было рискованной игрой в плохую бюрократию. Да к тому же ОКХ (и, конечно же, Гитлер) не одобрит подобных шагов. Манштейн предпочел сделать звонок Цайтцлеру, с которым он пока еще, казалось, находил общий язык. «Я считаю, что прорыв в юго-западном направлении является последней возможностью сохранить хотя бы основу войск, хотя бы мобильные элементы 6-й армии».
В последовавшие сутки Паулюс излагал возражения. Во-первых, для подготовки прорыва понадобится минимум шесть дней. Во-вторых, перегруппировка создаст для 6-й армии критически рискованную ситуацию на севере и на западном направлении. В-третьих, употребленные в пищу лошади предопределили нехватку тягловой силы. В-четвертых, топлива у него всего на двадцать километров. 21 декабря Манштейн, разговаривая с «Вольфшанце», сделал последнее усилие уговорить Гитлера приказать 6-й армии двинуться на юг. В ответ Гитлер повторил аргумент Паулюса, что у того бензина недостаточно для того, чтобы дотянуться до Гота. «Он говорит, что в настоящее время не может прорваться».
