Когда развернулись курсом на северо-восток «Фудзи» и «Асахи» (скорость 15 узлов, значительно быстрее русских кораблей), наступил черед японских артиллеристов. Вспыхнули огни их основного калибра. В 1.52 «Микаса» сделал первый ответный выстрел. Первые выстрелы японцев не были удачными, это была хаотическая стрельба, пристрелка. Главной целью японцев были «Князь Суворов» и «Ослябя», лидеры двух колонн.
Адмирал Рождественский предпринял последнюю попытку диктовать свои условия битвы в двадцать четыре минуты третьего: он слегка развернулся налево, но, устрашенный огнем «Микасы», снова повернул направо. Эти маневры происходили в драгоценные минуты, когда «Микаса» и другие японские линкоры сосредоточились на русском флагмане, а крейсеры направили свои пушки на «Ослябю».
Флаг адмирала Фелькерзама еще реял на мачте, и Того, как и многие на русских кораблях, не знал, что второй по значению офицер на русской эскадре лежит в металлическом гробу часовни «Осляби». Мало кто и среди русских знал, что адмирал Фелькерзам умер накануне битвы; о нем было решено ничего не говорить, чтобы не деморализовать экипажи. Даже Небогатов не знал этого. Этот огромный корабль — «Ослябя» — был построен в спешке, его броневая защита была недостаточна. Корабль славился исключительной чистотой, за которой Фелькерзам всегда наблюдал неустанно. Его последними словами экипажу было: «Вы покажете себя настоящими русскими моряками». После смерти его заменил капитан Баер, которого команда знала мало.
Трагизмом исполнены те минуты, когда японские артиллеристы уняли дрожание рук и жестоко навели главные стволы на красавца «Князя Суворова». Все вспоминают, что «море вокруг «Суворова» закипело». Пока остальные русские корабли выдвигались, флагман эскадры стал прекрасной мишенью. Четырехфутовые смертельные снаряды падали на цвет русского флота. Их уже видели в Порт-Артуре, слышали ужасающий вой и знали огромную разрушительную силу. Первым раненым офицером стал мичман князь Церетели, любимец женщин, непобедимый в теннисе, в застолье, в песне.
Снаряды с тонкой оболочкой были превосходным японским изобретением группы адмирала Ижуина Горо — их называли «фурошики» — «платочки»; русские моряки видели, как они не только пробивали сталь, но и вызывали пожар. Русские назвали эти снаряды «жидкий огонь».
Теперь бинокли не требовались. Воздух стал настолько горячим, что все вокруг заструилось. Мертвые тела повсюду. Меткое попадание означало до одиннадцати убитых. Запах стоял страшный. Униформы в крови. Рожественский был пока невредим, он стоял рядом с капитаном Игнациусом, и смотрели они оба в щели амбразуры. Но такой вид наблюдения вскоре стал невозможным — дым закрыл видимость. Игнациус умолял сделать маневр — иначе японские артиллеристы пристреляются к мишени. Часто свирепый, адмирал сейчас ответил кротко: «Василий Васильевич, успокойтесь. Мы пристрелялись тоже». Только получив пробоину, Рожественский приказал сменить позицию.
Знак беды прозвучал, когда в 2.15 на «Суворове» вспыхнул первый пожар. Семенов организовал тушение пожаров, скользя по окровавленной палубе флагмана. Еще раз увы: большинство русских моряков никогда в жизни не были в настоящем морском бою, их словно завораживало происходящее. «Проснитесь! Несите скорее воду!» Семенов намеревался детально отмечать все события битвы. Но эти события захлестнули его, и он не мог терять ни секунды. «Как я мог делать заметки, если невозможно было сосчитать даже число залпов, обрушившихся на нас? Я не только не видел никогда такого огня, но не мог себе его представить. Снаряды падали непрестанно, один за другим». Японцы использовали свой порох «шимозе», производившийся в больших количествах в Такиногаве, неподалеку от Токио. Этот порох взрывал снаряды, и много русских солдат получили ранения от осколков.
Град стали, обрушившийся на «Суворова» был ужасен. Осколок поразил и Рожественского, но не очень серьезно. Адмирал сел в кресло, вокруг него было шесть тел погибших. Офицеру, сообщившему о пожаре, он ответил: «Постарайтесь потушить. Отсюда я ничего больше сделать не могу». Даже будучи объятым пламенем, «Князь Суворов» вел прицельную стрельбу. Умирая, он отдавал себя флоту и родине. От его огня крейсер «Асама», получивший три пробоины ниже ватерлинии, вышел из боя. Пятью минутами позже Рожественский получил более серьезные раны — в голову и ноги. Голову обмотали полотенцем. Он продолжал сидеть и руководить. Кожа на скуле «открылась как конверт», обильно текла кровь. Его унесли вниз.
Русские корабли отбивались. На «Микасу» пало более десяти снарядов, один в непосредственной близости от адмирала Того. Тот продолжал смотреть в свой телескоп. Он не оборачивался и был спокоен. Командир флагмана Ийичи собирал падающие осколки. Но хуже пришлось «Асахи». Первым офицером здесь погиб молодой лейтенант, отказавшийся от императорской сигары. Много трупов, висящие на вантах части тел. Пакенхэма ударила «часть человеческой скулы с явными признаками нехватки зубов». Весь в крови, Пакенхэм покинул свое витое кресло. Даже его невозмутимый темперамент не мог вынести происходящего. Но нет, через пять минут он снова появился на палубе в безукоризненном белом костюме.
Главными мишенями японских корабельных артиллеристов стали передовые «Суворов» и «Ослябя». Второй, более старый броненосец, быстрее ощутил близость конца. Артиллерия японских эскадренных броненосцев повлекла «ослябю» на дно. На виду у всех, видя гибель своего корабля, один из артиллеристов выстрелил себе в голову. Никто не сел в спасательные шлюпки, хотя примерно треть команды попала в японский плен. Поразителен был вид одного из моряков, державшегося за всплывший гроб адмирала Фелькерзама. Желтые трубы «Осляби» лежали параллельно водной поверхности, изрыгая дым. Капитан Баер призывал моряков не цепляться за корабль — их засосет пучина. Но деваться было некуда — то был страшный вид, перевернутый гигантский корабль с тонущими в огне матросами.
Даже в аду крови и останков тел Семенов в бинокль видел четкость движений японских кораблей. На русских кораблях снесены несколько рубок, пожары повсюду, большие людские потери. Флагман «Суворов» был весь в красно-коричневом дыму и пламени, со снесенными мачтами. Японские фотографии демонстрируют только пламя и дым. А позади дым начал заволакивать «Бородино» и «Александра Третьего». Наблюдатель капитан Томас Джексон, хладнокровный морской волк, не мог удержаться, пораженный видом неожиданных смертей стольких людей. Черный дым заволок все море. Того не знал о смертельных ранах, поразивших «Суворова» и «Ослябю», он видел прежде всего то, что русский флот продолжает путь к Владивостоку. Этого нельзя было допустить. Он просигналил Первой японской эскадре повернуть на северо-восток, отрезая этот маршрут. Своенравный Камимура истолковал приказ по-своему, нанося русским кораблям значительный урон. Особой его целью стал умирающий «Суворов». Третья рана Рожественского затронула головной мозг. Флагман отчаянно старался держаться на поверхности. Мачты его были уже разбиты. В помещениях ярко горели свечи перед иконами. Но некому было уже молиться на корабле, сложившем свою красивую голову. Капитан Джексон с японской «Азумы»: «Это был самый поразительный и ужасный вид. Корабль покрылся густым дымом, сквозь который едва были видны остатки мачт». Горел уголь, которым был перегружен великий корабль. Сигналов он уже не подавал — снесена сигнальная рубка.
