Дж. Кеннеди постарался противопоставить эйзенхауэровскому «патерналистскому» видению мира свое — предполагающее активизацию внутренних и внешних сил для обеспечения решительного лидерства США в холодной войне. Сорокалетний Дж. Кеннеди призвал изменить мышление страны, отойти от «сонного самолюбования» к активным инициативам. Основная идея бесчисленных выступлений Дж. Кеннеди — мобилизация ресурсов для движения вперед: «Я начал эту кампанию (борьбы за пост президента) на том единственном основании, что американский народ испытывает недовольство нынешним ведением нашего национального курса, народ обеспокоен относительным спадом в проявлении нашей жизненной силы и падением престижа, наш народ имеет волю и силу сделать так, чтобы Соединенные Штаты начали движение вперед». Кумирами Кеннеди были президенты Вильсон, Ф. Д. Рузвельт и Трумэн, «потому что они привели нашу страну в движение, поскольку только так может Америка видеть наблюдающий за ней мир». «Мы находимся, — говорил Кеннеди (цитируя Э. Берка), — на самой видной сцене», Америке принадлежит волна будущего, ибо «это будущее и Америка — одно и то же».
* * *
Приход Дж. Кеннеди к руководству демократической партии означал ослабление того ее крыла, которое связывало свои идеалы и планы с традицией, идущей от Франклина Рузвельта и считавшей холодную войну исторической ошибкой. Отличительной чертой либералов группы Э. Рузвельт — Э. Стивенсон — Ч. Боулс было признание, что не имперское могущество, а выживание Америки является целью номер один национальной политики; что в мире существует сила, более мощная, чем все секреты Пентагона, — национальноосвободительное движение, способное изменить политическую картину мира; что Соединенным Штатам следует признать реалии в китайском вопросе; что не менее опасной угрозой, чем коммунизм, являются для Соединенных Штатов и сдвиги в освобождающихся от ига колониализма странах.
Противники этой группы, возглавляемые Д. Ачесоном, усматривали в ее взглядах предательство американских идеалов в жестоком мире холодной войны. С их точки зрения, люди типа Эдлая Стивенсона предпочитали ООН Соединенным Штатам, гуманные благоглупости — национальным интересам США, «банальную идеалистическую морализацию» — здоровому чувству американизма, сомнительную благожелательность новорожденных наций— связям с сильными западноевропейскими союзниками, «мировое общественное мнение» — реальным интересам США в мире.
Правая волна идеологов холодной войны начала подниматься в США примерно с 1957 г. Главной отличительной чертой ее программы было требование привести американское влияние в мире в соответствие с колоссальным американским потенциалом. Эти новые стратеги глобальной вовлеченности Америки вышли из цитаделей северо-восточного истэблишмента, университетов, традиционно поставлявших лидеров правящей элиты, исследовательских центров — «фабрик мысли» Северо-Востока. Они были уверены в себе, в своей компетентности и не сомневались в своем превосходстве над консерваторами маккартистского периода, над республиканскими политиками-бизнесменами администрации Эйзенхауэра, которым приходилось туго в споре со светскими, энергичными и эрудированными представителями клана Кеннеди. Близко наблюдая «новых людей», скептически настроенный заместитель государственного секретаря Ч. Боулс позже писал: «Они ищут случая показать свои мускулы… Они полны воинственности».
Для плеяды, возглавляемой Дж. Кеннеди, неверие в способность Америки решить любую проблему и направить развитие мира в нужное русло означало измену главным американским принципам. Соображения по поводу ограниченности американских возможностей не принимались в расчет.
Это был зенит относительной мощи США (военной, экономической, политической) и внутренней стабильности метрополии, основанной на национальном консенсусе, отсутствии реальной оппозиции политике глобальной экспансии, на вере в особое предназначение Америки. Американской элите осторожное маневрирование, свойственное политике Д. Эйзенхауэра, стало казаться преступным пораженчеством. По мнению сторонников Кеннеди, правительство республиканцев внутренне не верило в возможность возобладать над противником, не верило в победу в холодной войне. Тем самым оно (с точки зрения Кеннеди) как бы ставило предел распространению американской мощи в мире. Президент Кеннеди считал, что пассивность, свойственная республиканской администрации, может лишить США стратегической инициативы, вызвать у союзников и подопечных стран волю к самоутверждению.
В своем послании «О положении страны» 30 января 1961 г. Дж. Кеннеди указывал на чрезвычайность переживаемого периода: «Поток событий (выдвинувших Америку вперед. — А.У.) иссякает, и время перестает быть нашим союзником». Мощь Америки должна была быть использована быстро, активно, эффективно и немедленно. Поражение даже в отдельном регионе означает удар по престижу США и их влиянию повсюду. Поэтому даже при решении задач местного значения следует непременно добиваться успеха ценой привлечения всех ресурсов, находящихся в американском распоряжении.
Распространение американского влияния в мире «просвещенные интервенционисты» 60-х годов, так называли сторонников Дж. Кеннеди, поставили на новое и весьма солидное, с их точки зрения, основание. Вульгарность простого «сдерживания», выдвижение в качестве национальной задачи лишь замену западноевропейских имперских центров им претила. Их привлекала более широкая перспектива. Президент Кеннеди выразил кредо своей администрации в инаугурационной речи: «Пусть каждая нация вне зависимости от того, желает она нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, вынесем любое бремя, перенесем любые трудности, поддержим любого друга, выступим против любого врага ради обеспечения торжества свободы». Даже делая скидку на пристрастие к высокопарной риторике, следует сказать, что это было опрометчивое обещание. Ни одна страна не может вынести «любое бремя» и «заплатить любую цену».
Администрация Дж. Кеннеди хотела видеть своих соотечественников не нейтральными и самодовольными обывателями, а активными защитниками американской политики.
Годы правления Эйзенхауэра порицались за самодовольство, за отсутствие чувства ответственности, за массовый уход в собственные мелкие проблемы, за безразличие к «всемирным задачам» США. Сточки зрения Кеннеди, обязанность идеологов его администрации — «выработать убедительное идейное обоснование делу поддержки и укрепления нашего общества в критическое время». Поэт Роберт Фрост во время инаугурации Джона Кеннеди объявил, что наступают великие новые времена, аналогичные эпохе римского императора Августа. Даже поэт-демократ не остался безразличен к пафосу имперского блеска и желанию видеть Вашингтон «великим Римом новейшего времени». «Волнение охватило страну, — писал журналист и историк Д. Хальберштам, — волнение охватило, по меньшей мере, ряды интеллектуалов, разделявших чувство, что Америка готова к переменам, что власть будет отнята у усталых, мыслящих, как представители торговой палаты, людей Эйзенхауэра и передана в руки лучших и самых способных представителей нового поколения».
* * *
Двумя характерными чертами практической реализации более активной политики были: 1) концентрация власти в самом близком окружении президента (а не делегирование ее министрам, как это было, скажем, в годы Эйзенхауэра); 2) повышение значимости военного фактора в решении политических, экономических и социальных проблем эпохи. Президент Кеннеди не верил в способ правления путем долгих заседаний и принятия расплывчатых меморандумов. С его точки зрения, бюрократия могла погубить даже такую великую идею, как «американская империя». Разросшийся штат совета национальной безопасности его не удовлетворял.
