Когда нацисты в 1940 г. приблизились к Парижу, этот монумент «стоял на месте» и одной из задач оккупационных властей было стереть зону развалин. Когда союзники в августе 1944 г. освободили Париж, стало уже ясно, что будет на месте кольца развалин: огромная кольцевая автодорога — Boulevard Peripherique, без которой немыслим современный Париж.
В отличие от множества других лидеров, премьер-министр французского правительства смотрел на мирные соглашения только под одним углом зрения — как сохранить военный антигерманский союз. Ни в чем он не видел замены, ни в оккупации Рейнланда, ни в полученной Сирии, ни в репарациях. Умеренный Луи Марэн обвинял премьера, что он определил Франции роль «часового». Но Тигр помнил альтернативу. (И был исторически прав.) Он ответил Марэну, что «жизнь — это всего лишь борьба. Это борьба, и от этого факта никуда не уйти»
[620]
. Для Клемансо отказ американского сената ратифицировать Версальский мир был подлинной катастрофой. Теперь в случае столкновения с Германией Америка не придет на помощь; а без этого и Британия не рискнет на полнокровный отпор.
25 сентября 1919 г. Клемансо сказал во время ратификации Версальского договора: «Мы написали на своих знаменах слово «братство». Я не думаю, что в результате этого окружающие относятся к нам более по-братски». Приготовившимся к голосованию депутатам он сказал: «То, что вы собираетесь сегодня сделать, — это даже не начало, это начало начала — фраза, которая может быть высечена в основании каждого великого дипломатического договора. Крепко вбейте себе в голову, что данный договор являет собой только совокупность возможностей и его успех зависит от того, что вы сможете сделать с этими возможностями. Иными словами, не обвиняйте договор в собственных ошибках, смотрите на людей, исполняющих его. Этот договор — это не тот текст, цельность и значимость которого охраняет полиция. Те, кто наследует этот договор, обязаны будут исполнять сразу несколько ролей: нотариуса, объединителя партий, переводчика и полисмена. Тот, кто будет исполнять этот договор, поймет, как он плох, как много в нем уже известных нам дефектов. Он продолжает оставаться лишь пробным камнем»
[621]
.
Клемансо объявил о своем решении покинуть правительство в декабре 1919 г. Сразу после парламентских выборов, которые дали в Национальной ассамблее большинство правому крылу — католикам, умеренным республиканцам, консерваторам. В самый последний момент Ллойд Джордж уговорил его бросить шляпу на президентские выборы в январе 1920 г. Клемансо не проводил собственной кампании. Победил Поль Дешанель, которого немедленно поразил инсульт, — третий полуживой лидер на мировой сцене. Клемансо путешествовал, затем он купил шале на побережье Вандеи, весьма скромную хижину. Клемансо писал о цветах, о греках, о философии. Сложнее стало переписываться с Клодом Моне — великий художник слеп. Вот что пишет Клемансо Моне 5 декабря 1925 г.: «Работа, работа. Это самое прекрасное, что есть на свете»
[622]
. Клемансо уговаривал своего друга создать художественный монумент великим прошедшим событиям. Моне начал с двух «декоративных панелей», число которых довел до двадцати восьми огромных полотен — «Нимфы» или «Водяные лилии» — символ жизни, смерти и воскрешения, история войны и мира
[623]
.
Созданы были множество монументов, колоссальные кладбищенские комплексы, талант и скорбь творили незабываемое. Но одним из наиболее примечательных является молчаливый холл в Оранжерее, открытый Клемансо в год смерти Моне, где войну поразительно оттеняют пруды с синим, белым и зеленым.
И все же страшным фактом для Франции была ясность того, что, несмотря на все обещания, Британия уже не ринется на помощь Франции, если не будет иметь поддержки Соединенных Штатов
[624]
.
ЛЛОЙД ДЖОРДЖ
Ллойд Джордж скорбел об отходе Клемансо от политических страстей. «Он жил в мире своих слов», — сказал великий валлиец. Казалось, что ему должен был нравиться похожий на него самого Аристид Бриан — с его быстрой реакцией, неукротимым очарованием, красноречием, интересующийся всем, сильный и в письме, и в устной речи. Но Клемансо выработал нечто «химически общее» с Ллойд Джорджем, чего не было у других французских политиков. Почему Клемансо согласился на военное присутствие французских войск в Сирии? Потому что он хотел видеть англичан в униформе расположившимися в Германии. Почему Клемансо оказывал такое жесткое давление на Ллойд Джорджа в вопросах о репарациях? Потому что хотел исключить британо-германское сближение. Почему Клемансо так упорно поддерживал поляков в их неправомочных территориальных притязаниях? Потому что видел, что Ллойд Джорджа Польша не интересует.
Особенностью Ллойд Джорджа было то, что он не хотел замыкаться в европейском микромире. Признаки этого были явственно видны уже в сентябре 1919 г., когда Ллойд Джордж посетил Париж и предложил закрыть (о том, что она работала, часто забывают) Версальскую конференцию. Предстояло еще ведь заключить мир с Австрией, Венгрией и Болгарией; решить немаловажные экономические проблемы; разрешить острые территориальные споры. Ллойд Джорджа остановили не французы. Глава американской делегации Фрэнк Полк немедленно связался с президентом Вильсоном, и Вудро Вильсон возмущенно телеграфировал с американского Дальнего Запада, что «было бы почти фатальным для всего состояния дел в мире увидеть уход англичан»
[625]
.
Английская инициатива беспомощно провисла, но после ухода с французской политической сцены Клемансо британская политика в Европе потеряла всякую цельность. (Наиболее наглядно об этом говорит реакция Лондона на германскую политику Парижа в 1920–1937 гг.) Часть вины, вне всякого сомнения, падает на американцев — отказ ратифицировать Версальский договор. Клемансо спросил Полка, кто из американцев останется. Последовал ответ: «Не останется никто». Лорду Дерби Клемансо сказал: «Что же делает Всемогущий, если не защищает таких людей?»
А Ллойд Джорджу не нравилась «мировая» организация, которая занималась одной Европой. И он предпринял еще одну попытку выйти из союза, который победил в мировой войне. Ее, собственно, за него осуществил ведущий британский экономист с книгой «Экономические последствия мира». Кейнс писал со страстью. Он сам определил свою цель как «свирепая атака на мирный договор и предложения по будущему устройству мира»
[626]
. Кейнс начинал писать с восьми утра до полудня, а после ленча занимался в саду. Тысяча слов в день, и книга закончена к первой годовщине перемирия. Некоторые из друзей просили его снизить накал аргументации, но Кейнс хотел жесткого разговора. Даже мать просила сгладить две последние главы — «в них слишком много апокалиптических предсказаний в стиле пророка Иеремии». Генерал Сметс просил «быть конструктивнее». Другие считали, что книга ставит под вопрос американские кредиты европейцам. Кейнс отвечал, что ему нужна «только безжалостная правда»
[627]
.
