Макс Баденский решился, и 1–3 октября он принимает дела.
В межпартийном комитете рейхстага кандидатура принца Макса Баденского вначале поддерживалась только прогрессистами. Нажим шел не только из партийных рядов. Когда Макс Баденский явился в Берлин (2 октября), то одним из первых, кто посетил его в здании Генерального штаба, где принц Баденский обсуждал текущие дела с Гинденбургом, был кайзер Вильгельм. С выражением высокомерия он вошел в кабинет. Баденский стал объяснять мотивы своего противодействия немедленному предложению перемирия. Кайзер прервал его: «Верховное командование считает это необходимым, и вы здесь не для того, чтобы создавать ему сложности».
Ночью на 4 октября 1918 г. создавалась нота западным державам. Макс Баденский стремился сделать этот документ предельно абстрактным. «Германское правительство просит президента Соединенных Штатов взять в свои руки восстановление мира». Германское правительство, говорилось в окончании ноты, «запрашивает президента о возможности немедленной организации перемирия на земле, на воде и в воздухе»
[303]
.
ПЕРЕМИРИЕ
Выступая в рейхстаге 5 октября 1918 г., принц Макс Баденский сказал, что его идеи и идеи президента Вильсона «находятся в полной гармонии друг с другом». Теперь от их взаимопонимания зависел мир. Два весьма одиноких (по психике, карьере и привычкам) политика склонились над текстами документов, которые немедленно готова была растиражировать вся мировая пресса. Президент Вильсон на словах крайне осуждал тайную дипломатию, но в реальной жизни он предпочитал решать проблемы за закрытыми дверями. Он выступал за Лигу Наций, но едва ли не полностью игнорировал Верховный военный совет, хотя это был своего рода эмбрион грядущей мировой организации. Ничего хорошего не сулили немцам слова Вильсона, сказанные со ступенек здания Нью-Йоркской оперы: «Германии придется изменить свой характер».
Главным связующим звеном между Западной Европой и Соединенными Штатами становится в это время сэр Уильям Уайзмен, официально определяемый британским правительством как «посредник между Форин-офисом и государственным департаментом». Ради обозначенной миссии сэр Уильям жил не в Вашингтоне, а в Нью-Йорке. И понятно, почему: именно здесь руководил своим исследовательским штабом единственный человек, имевший влияние на президента Вильсона, — полковник Эдвард Хауз. Уайзмен пишет в эти дни: «Американская нация делает первые шаги как великая мировая держава. Мы должны помнить, что после подписания мира Америка останется величайшей силой»
[304]
.
Президент Вильсон получил ноту Макса Баденского с просьбой о немедленном подписании перемирия в воскресенье, 6 октября. (Заметим, что французская разведка перехватила это немецкое сообщение и декодировала его, положив текст на стол премьера Клемансо.) Президент немедленно позвонил полковнику Хаузу. Первым порывом полковника было отказать немцам. Зачем останавливать маршала Фоша, который так хорошо начал делать свое дело? «С Фошем, бьющим молотом со стороны Запада, и с углублением Вашей вовлеченности в дипломатические дела возможность того, что война окончится к концу текущего года, становится реальной»
[305]
.
Вечером следующего дня Хауз был уже в Белом доме. Президент Вильсон уже составил ответ. Хауз позволил себе весьма существенную критику: «Мягкий тон, и нет требования твердых гарантий». Он посоветовал ответить германскому канцлеру просто уведомлением, что получил ноту и намерен обсудить ее с союзниками. Вильсона критика Хауза задела за живое, и они провели вечер, споря по весьма существенным вопросам.
Утром следующего дня (8 октября) Вильсон отменил традиционный гольф и засел за новый вариант ответа. Прибывший Хауз был удовлетворен устрожением тона ответа. Не сошлись они в весьма существенном: Вильсон не намерен был консультироваться с союзниками; предположить же их согласие на подчиненное положение в союзе было трудно. Финальный вариант был создан уже с помощью государственного секретаря Лансинга и содержал три вопроса. Согласна ли Германия основывать переговоры на принципах, изложенных президентом Вильсоном на протяжении 1918 г.? Согласна ли Германия немедленно покинуть оккупированные ею территории на западе? Говорит ли канцлер от имени тех сил, которые до сих пор вели военные действия? Отсюда понятны слова Вильсона, обращенные к журналистам: «Это не ответ, это совокупность вопросов».
Существенно отметить, что главы союзных правительств узнали о переписке Берлина и Вашингтона из сообщений газет.
ПОСЛЕДНЕЕ НАСТУПЛЕНИЕ
В начале октября 1918 г. союзное продвижение на Западном фронте замедлилось. Фош постарался «глубже инкорпорировать» растущую армию генерала Першинга, но тот весьма твердо отослал назад прибывшего к нему генерала Вейгана и отдал приказ своему левому флангу начать наступление в Аргоннах, «не считаясь с потерями». Только четыре американские дивизии имели боевой опыт, остальные четыре лишь завершали подготовку. Многие его солдаты и офицеры надели униформу всего лишь четыре месяца тому назад. По трем небольшим дорогам, двигаясь под постоянным дождем, полумиллионная американская армия начала свою первую большую операцию.
Она обошлась потерей 75 тыс. человек на протяжении первой недели боев. Суровые условия усугубил новый подъем эпидемии «испанки» (2,5 тыс. умерших). И при этом никакого существенного продвижения вперед. Если Вашингтон рассчитывал на демонстрацию американского военного фактора в войне, то демонстрация в первую половину октября оказалась неубедительной. Не без основания и кайзер Вильгельм, и канцлер Макс Баденский 5 октября 1918 г. выразили удовлетворение «стабилизацией фронта».
Весьма точная оценка. 3-я и 4-я армии Хейга, перейдя в конце сентября канал Сен-Кантен, замедлили свое движение. Состоялась танковая битва, в которой немцы использовали британские танки «Марк-IV», захваченные прежде. И все же англичане вошли 9 октября в освобожденный Камбре, теперь представлявший собой груду камней. «Поразительно, — пишет Хейг в дневнике, — только сутки назад город был в руках немцев. Стоит невероятная тишина, а в ушах у меня гром орудий»
[306]
. Хейг начинает прозревать, он просит у Лондона «все, что способно увеличить нашу мобильность». Запад явно побеждал, но процесс шел очень медленно. Едва ли происходящее в таком темпе на фронте обещало скорый крах страшного противника.
ЗАПАДНЫЕ СОЮЗНИКИ
Берлин послал свою главную телеграмму на Запад в то время, когда премьер-министры Великобритании, Франции и Италии заседали в Париже. Война создала этот ритуал. Рано утром шло неформальное общение — на Кэ д'Орсе или в кабинете Клемансо. После обеда имели место более официальные встречи; на них приглашались военные представители — нередко они проводились в Версале. К слову сказать, это было уже европейской традицией. На Венском конгрессе утром велись откровенные беседы, а во второй половине дня джентльмены встречались за общим круглым столом.
