Именно с этого балкона Карл Либкнехт провозгласил «свободную Социалистическую Республику Германию». Он сказал: «Встает заря свободы. Ни один Гогенцоллерн не будет стоять на этом месте»
[367]
.
В наступившей темноте экс-канцлер Баденский пришел попрощаться с новым канцлером. «Герр Эберт, я вручаю судьбу германского рейха в ваши руки!» На что Эберт ответил: «Я потерял за этот рейх двоих своих сыновей». В это время в полной темноте поезд кайзера Вильгельма Второго отбыл со станции Спа. После ночи страхов утром поезд оказался в Голландии. Имперская глава германской истории завершилась во второй раз.
7 ноября 1918 г. эссеист, литературный критик и поэт Курт Айснер, представляя независимых социал-демократов, занял место династии Виттельсбахов в Баварии. Он расположился в прежних апартаментах имперского канцлера графа фон Гертлинга. Литературный деятель и революционер сразу же начал печатать секретную дипломатическую переписку — он хотел публикацией баварских дипломатических архивов показать всему миру, что в ужасной войне виновата Пруссия. Айснера питала надежда, что западные союзники оценят его прыть и любовь к исторической истине, предоставив взамен Баварии привилегированное положение среди германских государств: это, мол, виноваты воинственные пруссаки, а не добродушные южные немцы.
В зале Баварской оперы Айснер устроил «Праздник Баварской революции». Оркестр Бруно Вальтера исполнял увертюры Бетховена и арии Генделя. После музыкального вступления Курт Айснер обратился к публике со своей теорией интернационализма в современном театре. Результатом такой просветительской деятельности стало то, что на всеобщих выборах в январе 1919 г. партия Айснера — «свободные социал-демократы» — получила всего три места в баварском парламенте. Удивительным при этом было то, что Айснер путем политических махинаций сумел удержать за собой пост министра-президента — главы баварского правительства. Социализм остановился у границ Альп и Западной Европы. Это был грозный знак.
КТО ВОЗГЛАВИТ ВОЗРОЖДЕННУЮ ПОЛЬШУ
Перемирие на Западном фронте и отречение императора Вильгельма Второго были в центре внимания Германии и мира до середины ноября 1918 г. Но далее взоры начали простираться на Восток Европы, и первым делом в зону повсеместного внимания попала Польша. Немцы готовы были признать свое поражение на Западе, но что касается Востока, то здесь эта готовность иссякала. И не занятая Гражданской войной Россия, а рядом лежащая Польша вышла на первый план размышлений стратегов.
Немцы уже задумывались об этой проблеме. Когда принц Макс предлагал создание «Учредительной национальной ассамблеи», он имел в виду уже не старые границы рейха, а «единую немецкую нацию», включающую в себя германскую Австрию и соседнюю Польшу (посредством некоего договорного союза). В тот самый день (6 ноября), когда Эрцбергер отправился в Компьен, другой высокий правительственный чиновник, граф Кесслер, был послан на переговоры с плененным польским лидером. Кесслер в сопровождении военного офицера прибыл в Магдебург 7 ноября 1918 г. Здесь еще не было революционных излишеств, солдаты отдавали честь, гражданские почтительно кланялись. Магдебург не был похож на Гамбург.
В центральном бастионе Магдебургской крепости располагались «почетные» узники — военнопленные высокого ранга. Три комнаты занимал бывший командующий Польским легионом Юзеф Пилсудский. Он не тяготился пленом и вынужденным «полуодиночеством», это как-то отвечало его психологическому настрою. У него был внушительный революционный послужной список. В двадцатилетнем возрасте этот житель Вильнюса бежал из сибирской ссылки; в тридцатипятилетнем сумел сбежать из Санкт-Петербурга. На территории австрийской Польши он организовал «клуб стрелков», а затем и «офицерскую школу». Пилсудский не испытывал никакой особой враждебности в отношении австрийцев или немцев, но он ненавидел Россию.
С Польским легионом он вошел в 1915 г. в оставляемую Россией часть Польши. В ноябре Верховное командование Германии провозгласило создание «Независимой Польши», располагавшейся на территории Царства Польского. Немцы потребовали мобилизации, сопровождаемой такой клятвой: «Клянусь служить польскому отечеству и подчиняться германскому кайзеру как главнокомандующему в текущей войне, кайзеру Австрии и королю Венгрии». Пять (из шести) тысяч легионеров отказались принести эту клятву; Пилсудский был арестован в июле 1917 г. Он начал писать воспоминания, что, по его собственному признанию, давалось нелегко. Он живописал Польшу, которую любил, но у него не было ответа на самые существенные вопросы, начиная с того, каковы границы Польши.
Ни немцы, ни противостоящая коалиция не могли указать подлинные границы государства, которое на этот раз имело шанс восстановить свою независимость. До Бреста западные союзники молчали на эту тему. Определенную сумятицу внес в январе 1918 г. президент Вильсон, когда в своем тринадцатом (из четырнадцати) пункте очертил границы будущего государства как «включающее территории с преобладающим польским населением» и имеющее «свободный и безопасный выход к морю». Отметим специально, что в документе о перемирии, в условиях перемирия, четко определявших отход на Западном фронте, практически ничего не говорилось о восточных границах рейха. Об эвакуации Польши не говорилось ни слова. Между тем Польша была своего рода ключом к грядущей Европе, к положению в ней Германии, Франции, России.
Кесслер нашел Пилсудского прогуливающимся во внутреннем дворике с генералом Соснковским. Предложение прибыть в польскую столицу вызвало восторг обоих польских генералов, но объяснение их поразило. «Мы смотрели на одетых в гражданское офицеров, а они рассказывали о разразившейся революции; мы должны были отправиться не как солдаты, а как простые смертные на автомобилях… Я не знаю (пишет Пилсудский), какое бы решение я принял, если бы не перспектива уже в шесть часов вечера сидеть в поезде, отправляющемся в Варшаву»
[368]
.
Пилсудский взял с собой только самое необходимое. Они пересекли Эльбу пешком, здесь уже урчали заведенные автомобили, привезшие польского лидера к отдельно стоящему поезду. По дороге они пропустили специальный состав с революционными солдатами. В Берлине его разместили в шикарном «Континентале», в самом центре города. На ланч его пригласили на Унтер ден Линден. На частной квартире с ним начала переговоры группа высокопоставленных чиновников германского Министерства иностранных дел. Ему были оказаны все возможные почести. Командиру Польского легиона предназначалось большое будущее; немцы готовы помочь ему в этом. Предварительно следует только решить проблему границ нового, возрожденного польского государства.
Почувствовав силу, Пилсудский, которому было не занимать авантюризма, потребовал проезда до Варшавы. И немцы, стоящие между поражением и революцией, подчинились вчерашнему узнику
[369]
.
