Красный времени не теряет. Вытаскивает туго набитый бумажник из кармана Мадаева, легонько бьет рукояткой пистолета по затылку Раздоева, чтобы тот руки на новое место переложил, что и происходит сразу же, и вытаскивает второй бумажник.
Дым Дымыч опять меняет ситуацию – и наводит ствол пистолета на Красного.
– Теперь положи бумажники на стол, забирай своих друзей и уходи…
Красный не понимает и замирает.
– Не понял?
– Кинуть нас хочешь? – с угрозой спрашивает Квадрат и, как зачарованный, смотрит на ствол пистолета Сохатого. Ствол легонько гуляет с Красного на его друзей и не выпускает из сектора обстрела чеченов.
– Спасаю. От серьезной статьи. Это, ребята, вам не по зубам. Это – терроризм…
– Какой терроризм? – Красный сужает глаза. – Они – может быть… Нам же лишнего…
– Я тебе говорю. Эти деньги предназначались для террористов. Их уже ищут. И ваши и наши – ищут. Из-под земли достанут. Рекомендую не ввязываться… Через пять минут здесь будут «Альфа» и Интерпол, а через пару дней начнут искать настоящие террористы… Сматывайтесь… Пешком и быстрее… Я не шучу…
Красный переглядывается с Квадратом и Еремой. Квадрат сомневается, Ерема покраснел лицом, словно у него давление втройне поднялось, и непонятно – то ли он уже через окно сбежать готов, то ли на ствол броситься. Но, решившись «почистить» чеченов, они все уже перепрыгнули свой потолок, а в дополнение связываться еще и с Сохатым – это уже слишком…
– Ты на кого работаешь? – спрашивает все же Квадрат. – Продался?
– Ты же знаешь, где я служил, – усмехается Дым Дымыч. – Эта служба – на всю жизнь. – Пошли. – Красный убирает пистолет за пояс и первым направляется к двери. Он никогда не относит Сохатого к разряду шутников.
* * *
Со злостью хлопает дверь – это самое резкое, что уголовники могут высказать Сохатому. Замок звучно защелкивается.
– Ну вот, мы и остались одни. – Дым Дымыч поднимается с дивана, вытаскивает из кармана куртки две пары наручников и убирает пистолет. – Лапки, попрошу, на стол перед собой.
И делает шаг вперед.
Чечены ждут его приближения молча и в напряженных позах. Дым Дымыч понимает их мысли, словно по раскрытой книге читает. Они ребята молодые, крупные, крепкие, в себе, как все чечены, уверенные с избытком. Он внешне в сравнение с ними не идет. Да еще и пистолет убрал. Самоубийца?…
Тем не менее он приближается к ним с невозмутимым лицом. Первым поднимается навстречу Муса, сидящий ближе. Но Дым Дымыч скользящим шагом сокращает дистанцию и коротко бьет его в горло двумя напряженными пальцами. Удар не на отключение – только на сильнейший болевой шок. Муса сразу это чувствует и оседает на пол, зажав руками горло. А Халил пытается использовать стол, оказавшийся между ним и Сохатым, и добраться по кругу до дивана, где лежат пистолеты. И тем самым заставляет Дым Дымыча выполнить почти гимнастическое упражнение – резко сесть на тот же стол, провернуться по кругу и остановить чечена круговым ударом ноги в грудь. У слабого от такого удара может сердце остановиться. Халил крепкий, он просто на пол падает и не может дыхание перевести.
А Дым Дымыч уже защелкивает наручники на руках того и другого. И только после этого вытаскивает трубку мобильника и набирает номер Басаргина.
– Слушаю, – отвечает Доктор Смерть.
– Я тут собираюсь с любителями «пришпорить» побеседовать…
– Не торопишься?
– Уже поторопился… Они передо мной в наручниках сидят… Но у меня есть основания для торопливости… Мне нужно хотя бы полчаса… Через полчаса могу передать их с рук на руки «альфовцам» со всеми необходимыми комментариями…
Сотрудники бюро Интерпола хорошо знают умение Дым Дымыча проводить допросы.
– Добро, – соглашается Доктор. – Может, тебе пригодится… Генерал добыл дополнительную информацию. Твои любители «шпор», естественно, никаким бизнесом не занимались. На местах, где заключались договора, никто ни Раздоева, ни Мадаева в лицо не знает. Их счета просто использовал кто-то другой, чтобы минимизировать налоги. Попробовали сделать фоторобот того, кто договора заключал, все фотороботы один на другого не похожи. Возможно, это были разные люди, представляющие какую-то фирму, возможно, и один человек, но успешно меняющий внешность. Этого человека и следует искать…
– Я понял. Поищем, – соглашается Сохатый, называет адрес квартиры Мадаева и убирает трубку.
Чечены уже приходят в себя. Смотрят на Дым Дымыча с ожиданием и с испугом.
– Беседовать будем по следующему графику, – объясняет им Сохатый. – Сначала я продемонстрирую вам некоторые возможности китайской рефлексотерапии, потом предоставлю вам право решать – говорить самим или проходить лечение…
Халил выглядит более стойким. Он не склонен к истеричности, как его товарищ и напарник. Если он расколется первым, то Муса тем более сломается. Дым Дымыч берет руки Мадаева, скованные наручниками, вертит кисти, рассматривая, потом нажимает пальцем только ему известную точку. Стон раздается такой, словно здоровенного быка кувалдой по лбу стукнули – низкий и протяжный.
– Ощущение, наверное, такое, – с улыбкой комментирует Сохатый, – будто хороший футболист тебя между ног пинанул с разбега. Как, похоже?…
Мадаев только мычит, будучи не в силах слова сказать, и вырывает руки, чтобы зажать пах. В себя он придет, знает Сохатый, через пару минут, но ощущение боли все еще останется тупым напоминанием, не позволяющим пожелать еще раз пережить подобное.
– С тобой мы проще поступим. – Дым Дымыч шагает к Раздоеву и берет того за руки. Муса истерично пытается руки вырвать и, кажется, готов заплакать. Но у Сохатого крепкая хватка. – Тебе зубной боли хватит…
Он нажимает точку на тыльной стороне ладони, и Муса визжит, как поломанная бормашинка, но, не имея возможности вырвать руки, прижимается к щеке плечом.
– Теперь будем разговаривать. – Дым Дымыч неторопливо, чтобы дать оппонентам подумать и оценить ситуацию, возвращается к Халилу и снова берется за кисть. Боль в глазах чечена еще не прошла – она тоскливая, безысходная, мучительная, он, наверное, и хочет сопротивляться, но сил не имеет, и потому кисть не вырывает, а только делает слабые потуги к этому. – Так что? Будем разговаривать?
Вместо ответа Халил только глазами хлопает, изображая готовность и согласие. Сохатый милостиво выпускает кисть, которую чечен торопливо сует себе между ног – в район сосредоточения боли.
– По порядку рассказывайте. Начнем с тебя. Так что у тебя за дела с дядей Абдулом? – для развязывания языка следует не сильный, но болезненный пинок по ребрам Халила.
– Никаких дел… – Халил говорит с трудом. Не говорит, а хрипит на выдохе.
Новый пинок добавляет ему голосовых способностей.
– Я его и видел-то только в детстве… Приехал земляк, передал привет от дяди Абдула. Ночевал у меня три ночи… Потом уехал… А потом, через месяц уже, позвонил этот…
