Что все это значит
Академии художеств, как правило, выпускают посредственных художников. Литературные институты плодят энергичных эпигонов. Факультеты журналистики дают хорошее образование, но они не могут, да и не должны, научить главному – работать журналистом.
Невозможно научить профессионализму. Но можно рассказать, как достичь его самостоятельно.
Исходя именно из таких соображений, 24 июня 2008 года я сделал в своем ЖЖ-блоге такую запись:
...
«С сегодняшнего дня начинаю вести здесь что-то вроде вялотекущего мастер-класса на тему "Что такое репортаж: и кто такое репортер?"
Буду делать это по мере возникновения в голове тех или иных профессиональных соображений, поскольку никакой стройной теории на этот счет у меня в голове нет и никогда не было.
Соображения будут появляться хаотично. Они могут касаться самых разных профессиональных аспектов – от стилистических и технических до моральных и аморальных. Они могут местами повторяться, а иногда даже друг другу противоречить. Ничего страшного.
Прошу не воспринимать эти соображения как образец для подражания.
Все это лишь результат моего опыта – в том виде, в каком он сложился в соответствии с моими личными данными. У кого-то и данные и опыт могут быть другими, а значит, – и по-другому сложится путь.
Чтение этих соображений может лишь способствовать тому, чтобы этот собственный путь скорее обрел какие-то очертания».
С тех пор уже четыре года под тэгом «Мастер-класс» я пишу свои профессиональные заметки и соображения. Сначала это занятие казалось мне легкомысленной забавой, но с каждым новым постом реакция аудитории становилось все более живой и заинтересованной. В конце концов, идея этой книги родилась самым естественным образом. Читатели в своих комментариях стали требовать, чтобы я объединил разрозненные заметки под обложкой книги и дал им возможность ее купить.
Одни аргументировали это так: «Ну почему всему этому не учат на журфаках?! Ваш мастер-класс возбуждает во мне профессиональные амбиции и в то же время лишает многих подростковых иллюзий. Если бы эта книга вышла, я бы выдавал ее выпускникам нашего факультета вместе с дипломом».
Другие объясняли свой интерес так: «Вообще-то, к журналистике я не имею никакого отношения, я по профессии художник, у меня собственное дизайнерское бюро. Но если бы такая книга вышла, я бы ее купил и поставил на видное место. Многие ваши «соображения» я даю читать своим подчиненным. Даже когда вы пишете о сугубо репортерских делах, эти слова актуальны для любой творческой профессии».
Были и такие комментарии: «Я мать двоих детей, вообще нигде не работаю и не собираюсь. Но мне почему-то все равно интересно следить за этой рубрикой».
В результате я постарался сделать «Реального репортера» таким, чтобы в нем переплетались три начала:
1. Педагогическое. Пусть для кого-то из студентов факультета журналистики эта книга будет просто «учебником будущей жизни».
2. Профессиональное. Настоящим специалистам всегда интересно слушать друг друга, даже если они специалисты в разных областях. Путь репортера мало чем отличается от других профессиональных ПУТЕЙ.
3. Литературное. Профессиональные соображения переплетаются в этой книге с репортажами, написанными мною на протяжении первого десятилетия двадцать первого века. Конечно, я это сделал для того, чтобы показать, как работают те или иные приемы, изложенные в моем «Мастер-классе». Но это не единственная причина. Так получилось, что я стал свидетелем почти всех важнейший событий и явлений нулевых годов – от «Курска» до Кущевки, от исламского терроризма до государственного монополизма. И репортажи, опубликованные в этой книге, – это краткое содержание эпохи. Тем, кто постарше, будет невредно вспомнить все это, а кто помладше – узнать.
Ну что, начнем?
1 2000 год, август Страстная неделя
Вместе с подлодкой «Курск» утонула не честь армии и государства, а совесть нации
Мы приехали в Видяево в понедельник, вместе со ста тремя родственниками членов экипажа. Они прилетели в Мурманск спецрейсом. Тогда еще в них была жива надежда. Целую неделю мы видели, как эта надежда умирает. Мы чувствовали, что не имеем права здесь находиться, но и уехать не могли. Первые несколько дней нас ненавидели все, кто был в Видяево, – и родственники, и моряки, и просто жители поселка. За то, что их горе – это не наше горе. Отношение изменилось, когда мы стали, как они, когда профессионализм уступил настоящей скорби.
Тем тяжелее было для нас возвращение из Видяево в Мурманск. Вот таксисты спрашивают, не нужно ли нам в Североморск. За гарантированный проезд через КПП – второй счетчик. Вот уличный музыкант голосом Высоцкого гоняет «Спасите наши души!». Вот зарабатывают себе очки два немецких журналиста: выступая по НТВ, они врут на весь мир, что, кроме них и представителей государственного телевидения, на встрече родственников экипажа «Курска» с президентом России никого из журналистов не было. А вот уже наши журналисты наперебой говорят, что вместе с «Курском» утонули Путин, армия, совесть нации. Побывав там, в эпицентре трагедии, мы можем согласиться только с последним. С совестью нации в эти дни действительно были большие проблемы.
Они улыбаются
В Видяево мы попали самым естественным путем – официально, с разрешения начальника штаба Северного флота адмирала Моцака. Почему-то мало кому из журналистов пришло в голову такое простое решение их проблемы, большинство искало какие-то шпионские пути. В мурманском аэропорту, откуда мы должны были отправиться в гарнизон вместе с прилетевшими родственниками, нас посадили в микроавтобус. На заднем сиденье, плотно закрыв окно занавеской, сидела француженка из «Le Nouvel Observateur» («Нувель обсерватер»). На КПП ее прикрыл капитан второго ранга, ответственный за встречу родственников, но уже через час пребывания в Видяево ее замели фээсбэшники. Пробашляла француженка или не пробашляла, не знаю. Хочется верить, что капитан сделал это из бескорыстной любви к женщинам.
Еще вместе с нами ехали несколько молодых моряков и три человека, похожих на родственников. Две женщины и один мужчина. Сомневаться в их причастности к трагедии заставляло лишь одно обстоятельство – они улыбались. А когда нам пришлось толкать забарахливший автобус, женщины даже смеялись и радовались, как колхозницы в советских фильмах, возвращающиеся с битвы за урожай.
– Вы из Комитета солдатских матерей? – спросил я.
– Нет, мы родственники.
Вечером того же дня я познакомился с военными психологами из Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. Профессор Вячеслав Шамрей, который работал с родными погибших еще на «Комсомольце», сказал мне, что эта искренняя улыбка на лице убитого горем человека называется неосознанной психологической защитой. В самолете, на котором родственники летели в Мурманск, был дядечка, который, войдя в салон, радовался как ребенок:
